Жизнь на кончике скальпеля. Истории нейрохирурга о непростых решениях, потерях и надежде

Любопытно, что наши попытки сбалансировать мысли и эмоции во время стресса приводят к рождению новых нейронов. Они — ваши союзники, которые помогают регулировать эмоции и восстанавливать внутреннее спокойствие. И это объясняет, почему успешное управление стрессом помогает легче справляться с ним в будущем, позволяя нам выживать и процветать там, где ранее мы, возможно, испытывали трудности.

9. Потеря

К 2003 году у меня за плечами было всего 12 месяцев практики. Официально я носил звание врача с приставкой MD (доктор медицины) после имени, но мне казалось, что медицинские техники и спасатели в бассейне и то понимают в медицине больше меня. Тем не менее на мне был белый халат, и все, за исключением старших хирургов, должны были меня слушать. Впрочем, я отдавал не так уж много распоряжений. В первый год хирургической практики ты не получаешь никакого опыта. Мы вообще редко заходили в операционную, поэтому я посчитал этот год пустой тратой времени.

Но я точно кое-что узнал об ограниченности своих компетенций: у меня появился инстинкт относительно того, с какими проблемами я в состоянии разобраться самостоятельно, а когда вопрос стоит передать выше. В больницах все строится вокруг субординации. Сестры вызывают практикантов, практиканты обращаются к профессорам, а те, в свою очередь, привлекают других специалистов, когда у пациентов возникают проблемы, выходящие за рамки их компетенции. Первый год работы — это не про то, чтобы быть врачом, а про овладение искусством многозадачности.

Многое я узнал и о профессиональных склоках внутри больницы. Большинством проблем с телом занимаются два вида специалистов: профильные врачи и хирурги. Кардиологи помогают кардиохирургам, гепатологи — хирургам, специализирующимся на печени, нефрологи работают с хирургами-урологами, а пульмонологи — с торакальными хирургами. Часто оба специалиста трудятся вместе. И нередко врачи и хирурги сталкиваются лбами. Больница — настоящий рассадник разногласий между службами. Врачи и хирурги спорят о том, каким должен быть следующий шаг в лечении сложных случаев, нередко принимая профессиональные конфликты слишком близко к сердцу. Как правило, когда в лечении задействовано множество служб, последнее слово остается за командой, исторически обладающей бо́льшим влиянием. Я по мере своих сил изучал нюансы внутренней подковерной борьбы, в которой, казалось, не участвовал лишь один человек — хирург-трансплантолог по имени Грег.

«Когда у нас объявится донор, не желаешь со мной съездить?» — спросил он меня однажды. В принципе он мог бы и не спрашивать, потому что уже знал ответ.

Через две недели Грег позвонил и предложил поехать с ним в клинику, в которой опутанная трубками капельниц пациентка ждала пересадки печени. Она наконец дождалась своего донора. Пациентов в очереди на пересадку готовят к операции заранее. Иногда пациент уже подготовлен к трансплантации, но полученный орган оказывается негодным, и человека возвращают в больницу. В стационаре пребывают только самые тяжелые пациенты, которые месяцами ждут своего счастливого случая. Те, кто поздоровее, живут дома в постоянном ожидании звонка.

Мы подготовили пациента к операции, после чего Грег сказал: «Поехали». Орган находился в больнице в Санта-Фе, штат Нью-Мексико, и нам надо было добраться туда как можно быстрее. Мы спустились на первый этаж и вышли из больницы, у входа которой стоял черный седан с затемненными стеклами и водителем. Мы сели на заднее сиденье. Прибыв в аэропорт, мы не пошли в обычный терминал. Водитель вывез нас на взлетно-посадочную полосу, на которой уже ждал самолет компании Lear. Все было как в гангстерском фильме, но на самом деле такие сервис и спешка были совершенно обоснованными. Вырезанные органы живут ограниченный период времени. Если они долго лежат, то начинают гнить. Поэтому мы не могли лететь обычным рейсом, а преодоление больше 1000 км на винтовом самолете заняло бы слишком много времени.

Мы приехали в небольшую государственную больницу в Санта-Фе. Вместе с ее охранником мы поднялись на лифте в отделение интенсивной терапии. Я нажал на большую кнопку костяшками, чтобы кончики пальцев остались чистыми, и привычные двойные двери открылись. Сцена, которая меня ожидала, была мне совершенно незнакома. Медсестры внимательно посмотрели на нас, когда мы вошли. Мы были чужими в их больнице, иностранцами в их владениях, и они знали, зачем мы приехали. Без сомнений, одна из сестер в течение нескольких недель наверняка делала все возможное, чтобы предотвратить смерть молодого человека, и ухаживала за ним, как за собственным младшим братом. Может быть, она плакала вместе с его семьей. У нас же была другая задача. Наша забота могла выразиться только в мастерстве, с которым мы выполним нашу хирургическую работу.