Жизнь на Марсе: Кровь, пули и Blue Stratos (ЛП)

Он сцепил руки за спиной и начал шагать взад-вперед. Глядя вниз на плиточный пол, он приостановился, наклонил голову и прищурился. Теперь, если внимательнее присмотреться, узор не казался таким уж черно-белым, скорее, серым. Передвигаясь, он обнаружил наборы параллельных полос, лежащих по диагонали к сетке пола. Все это казалось удивительно знакомым. Он и раньше видел похожий ряд сеток и линий — но ассоциации, вызванные ими, не сулили ничего хорошего.

Смерть, подумал он. Отчаяние. Забвение.

На самом пределе слышимости играла музыка. Военный оркестр. Поднапрягшись, Сэм различил знакомую мелодию "Боже, храни Королеву".

— Что это? — окликнул он свое подсознание. — Хочешь, чтобы я встал по стойке смирно и отсалютовал?

Национальный гимн тянул к своему величавому завершению. Потом послышался мужской голос, будто за тысячи световых лет отсюда: — Би-Би-Си заканчивает работу на этот вечер. Благодарим за внимание, пожалуйста, не забудьте выключить телеприемник.

Тут же из ниоткуда возник новый звук. Это был непрерывный свист — нечеловеческий, ровный, мертвый — как одиночная незатухающая нота, играемая на дешевом электрооргане.

— Окончание работы, — пробормотал Сэм. — Ты об этом говоришь? Все программы завершены? Больше ничего не будет? — Он помотал головой и решительно встал, возвысив голос и завопив: — Это еще не окончание работы, слышишь меня? Во мне еще осталось очень много телепрограмм. Я не выключаю свой приемник, пока что нет. Приемник Сэма Тайлера включен.

Как гневный отклик, раздался внезапный грохот, заставивший Сэма развернуться на месте. Он увидел что-то похожее на рухнувший топчан, лежавший в куче в нескольких метрах справа от него. Осторожно подкравшись, он подтолкнул его носком ботинка. Он был безопасен; никаких очевидных мин-ловушек. Но кто может — кто на самом деле может быть уверенным в чем-то во сне?

Он поднял предмет. Это была тонкий деревянный мольберт. К нему была прикреплена маленькая школьная доска, на которой недавно начали игру в крестики-нолики — сетка из девяти квадратов, одинокий нолик, одинокий крестик.

При виде этого Сэм тотчас же вспомнил, где он раньше видел этот серо-белый узор на полу. Доска. Крестики-нолики. Сетки и линии. Разлинованные квадраты.

— Ясно, — сказал он, роняя из рук мольберт и школьную доску. — Это ведь ты, да? Конечно, ты, — он повысил голос. — Покажись. Давай. Ты закончила этот спектакль, теперь давай поговорим лицом к лицу.

Опять тишина.

— Ты зря теряешь время, если думаешь, что выводишь меня из себя, маленькая ты дрянь! Я по горло сыт твоими проклятыми головоломками. Так давай продолжим. Покажись. Покажись, говорю!

И тогда она так и сделала — беззвучно выскочила на свет божий.

Невзирая на браваду, Сэм вдруг почувствовал, как у него перехватило горло и вдоль позвоночника пробежала ледяная нервная дрожь, при виде маленькой девочки с молочно-белым лицом, внезапно возникшей перед ним. Она преследовала его с той самой аварии в 2006 году. Она пробралась в его кому, возникнув откуда-то из нечистых мрачных подвалов души, улыбаясь как Мона Лиза, призывая Сэма, снова и снова, сдаться, умереть, позволить уйти из хрупкого объятия жизни и разрешить смерти захлестнуть его. Она вошла в его разум через телевизионный экран, появившись, как призрак из телезаставки, мертвый сигнал оповещения, что сообщений больше нет, только пустота. И даже сейчас, в глубинах его снов, она окружила себя теми же пустыми символами: серые и белые плитки, полосы по диагонали, мольберт, школьная доска, расбросанные по углам нолик и крестик.

Реквизит был тот же, но теперь, когда кома закончилась, и Сэм оказался в мире 1973 года насовсем, Девочка с Заставки тоже изменилась. Прошлая была в ярко-красном платье и с ободком на голове. Теперь же она была в черном — траурно-черном — и с большими каплями слез, нарисованными на щеках. Также изменилась и зеленая кукла с лицом клоуна, которую она всегда сжимала в руках. Теперь кукла была с ног до головы замотана в грязные, испещренные кровью бинты, как больничный пациент в дурацких комедиях.

— Что-то с ним не так, — сказала девочка, печально разглядывая куклу. — Он упал с полки и теперь весь переломанный.

Девочка начала петь своему перебинтованному малышу колыбельную:

Бедный кукленок,

Что ж ты не рад,

Он прыгал и упал,

И прямо в ад попал,

И плачет, и плачет, как глупая неженка.

У нее за спиной всплыла вверх черная луковица размером с человеческую голову. Через пару метров она остановилась, подпрыгивая и раскачиваясь на конце веревочки, привязанной к запястью девочки. Теперь Сэм увидел, что это был черный, как смоль, наполненный гелием шарик, будто рекламный сувенир, принесенный домой со смертельной ярмарки.

— В этот раз ты это сделал, Сэм, — сказала девочка, поднимая на него бесконечно печальные глаза. — Ты все бросил. Теперь назад не уйти. Все сломано. Все мертво. Ты бедный кукленок. Ты очень не рад. Ведь ты прыгнул, и упал, и прямо в ад…

Сэм оборвал ее на полуслове, схватив деревянный мольберт и доску и с силой швырнув их на плиточный пол. Хрупкие деревянные ножки мольберта раскололись.