Жизнь наоборот

— Ты слишком чувствительная, Алина. А для нашей работы это качество не подходит, — грустно поведал Батанов, словно раскрывал секрет государственной важности. — Ты иди! Иди и напиши рапорт о переводе. Ты профессионально непригодна. И ты никогда не научишься не бояться людей. Этому невозможно научиться. Я не буду портить тебе жизнь — подпишу перевод с хорошей аттестацией. Иди, милая, иди!

Кузина молча вышла из кабинета. По коридору, не обращая внимания на Алину, толпой шли оперативники. Они ввалились в кабинет Батанова, о чём-то шумно галдя и пререкаясь друг с другом. Алина усмехнулась. Чувствительная, говорите, тонкая? Посмотрим, кто кого! Толпы бывают разными. Есть разные мужские сборища, женские, есть толпа демонстрантов, футбольных фанатов, любителей пива. Как заставить себя увидеть в общей массе хотя бы одно человеческое лицо? Ведь тогда эта страшное месиво из лиц и пятен перестанет быть зловещим. А с одним можно справиться. Договориться. Условиться. Кузина медленно брела по лестнице — вдруг кто-то схватил её под руку.

— Линок! Я соскучился! — заорал Воронцов, своим криком и эмоциями, создавая вокруг себя ауру мужской силы и энергии.

От Димы исходил аромат молодости. Так пахнут хорошие люди и чисто вымытые собаки. Алина уцепилась рукой за перила.

— Дим, ты чего кричишь?

— Обрадовался. Вот и кричу. Давно тебя не видел. У тебя какие-то тайны образовались. Ходишь там со стажёром по разным злачным местам, меня с собой не берёшь.

Алина слегка отступила в сторону. Неожиданное замечание. Она думала, что Воронцов её избегает, чтобы не отрываться от коллектива, а он обижается, что она сторонится его. Сами устроили коллективную обструкцию, а она виноватой осталась.

— Нет, Дима, нет у меня от тебя никаких тайн. Была в разработке. Сорвала ребятам операцию. Теперь каюсь. Батанов пистон вставил. Всё как всегда!

— Как это — сорвала операцию? Да у нас за это увольняют без выходного пособия! Ты что, поганок объелась?

— Не объелась, — обиделась Алина, — просто испугалась. Разве за это увольняют?

— Ещё как увольняют, — продолжал стращать Воронцов, — но я не верю, что ты испугалась. Рассказывай, что там случилось!

Алина поковыряла носком кроссовка ступеньку. О чём тут рассказывать? Позор да и только.

— Сидела за столиком, нужно было познакомиться с двумя парнями. На них мне Денис указал. Он и Меркушев меня подстраховывали. А я…

Кузина запнулась и прикусила губу. Может, не стоит так обнажаться перед молодым человеком, от которого пылают уши и щёки? Ведь рано или поздно он припомнит все неосторожные признания. За каждую ошибку предъявит счёт. А по счетам платить надо. Кредиты для этого дела не выдают. Пока не выдают.

— Ну а ты? Ты что?

Воронцов нежно взял её лицо в свои ладони. И не прижал, не сжал, а просто взял в ладони лицо, как великую драгоценность.

— А я сидела, как дура! И вдруг онемела. Язык проглотила. Не могу из себя выдавить ни одного слова. Те парни, что присели за столик у меня за спиной, посидели немного и ушли, но как-то странно на меня посмотрели. Оказывается, я должна была завязать с ними беседу. Познакомиться. Вступить в контакт. А у меня ступор. Ох, что после было! Хохленко надулся, но промолчал, а Меркушев побежал стучать Батанову. Хорошо ещё, что до Александра Николаевича не добежал. Его Константин Петрович по дороге перехватил. Если бы не Батанов, меня бы растерзали.

— Да уж! Колёк мастер на эти фокусы. Настучать, подстучать, стукнуть, куда следует, он и дня без этого прожить не может. Вляпалась ты, Линок, основательно! Не выпутаешься.

— Но ты же мне поможешь, Димыч?

Алина посмотрела на него преданным взглядом. Ей казалось, Дима оценит преданность и нежность любимой девушки. А в том, что Воронцов её любит, Алина ни минуточки не сомневалась.

— Алина Юрьевна, — его холодный тон слегка отрезвил ее, опьяневшую от нахлынувших чувств, — Алина Юрьевна, вы забываетесь. В нашей службе нет места личному. Только служба! Запомни эти слова, Линок! Здесь каждый сам за себя. Я тебе могу помочь почистить картошку, которой ты меня накормишь, сходить в магазин за курицей, и ты мне её пожаришь, но отвечать за твой прокол по службе — нет, это не про меня! Сама нанялась на работу, сама и неси свой крест. Понятен такой расклад, Алина Юрьевна?

Кузина таращила глаза и недоумевала. Ошеломляли эти стремительные переходы от «Алины Юрьевны» к свойскому и привычному «Линок». Она никак не могла привыкнуть к резким переходам. Симпатичный Дима Воронцов, душа-человек, почти любимый мужчина и вдруг — холодный тон, свинцовый расклад, жёсткие установки. А может быть, так и положено по уставу? Все так живут. Наверное. Мама всегда предупреждала, что нельзя отрываться от реальности. В жизни всё непросто. Алина прикоснулась похолодевшими пальчиками к Диминой щеке:

— Димочка, не волнуйся, прошу тебя! Я исправлюсь. Научусь.

Она убрала руку от его лица, щёлкнула пальцами и слегка присвистнула:

— Всё будет хорошо!