Жизнь наоборот

— Понимаешь, мама, я должна доказать себе — ни тебе, ни операм, ни Батанову — в первую очередь себе, что я чего-то стою! Вот хоть чего-то! Один рубль или миллион долларов, но у меня должна быть своя цена. И эту стоимость я определю сама. Ни ты, ни соседи, ни сослуживцы — одна я должна знать себе истинную цену. Вижу, ты считаешь меня ненормальной, — отмахнулась Алина от надвинувшейся Елены Валентиновны, — ты всегда считала меня вывихнутой, но я нормальная! Абсолютно нормальная. Мне не нужны психологи и психиатры. Я сама могу оказать помощь этим несчастным специалистам.

Алина помолчала немного, выдыхая из себя остатки страстной речи, затем добавила, цедя слова по слогам:

— И, знаешь, мама, я хочу, чтобы ты мне верила. Мне и в меня! Если ты будешь относиться ко мне, как к ненормальной, я от тебя уйду!

Елена Валентиновна сползла по стене на пол. Открыла рот, пытаясь возразить, но ничего не смогла выговорить. Пока она сидела на полу, Алина собралась.

— Теплей оденься, на улице мороз, — просипела Елена Валентиновна, прислушиваясь к возне в коридоре.

— Хорошо, мама!

Хлопнула дверь. Любая неприятность происходит неожиданно. Елена Валентиновна поняла, что её дочь не только выросла, но и повзрослела. Теперь её хитростью не возьмёшь. Алина будет гнуть свою линию. Придётся приспосабливаться к новым обстоятельствам.

* * *

Немного очумевший от телефонных переговоров Батанов сидел, вытянув ноги в высоких зашнурованных ботинках. Константин Петрович пытался стряхнуть с себя усталость и напряжение последних дней, но телефоны продолжали трезвонить, и он натужно соображал, какой бы из них схватить первым. В это время в кабинет вошёл Степаныч, точнее Виктор Степанович Кочетов, бывший начальник 133-го отдела полиции. Впрочем, руководил он отделением милиции, а в отдел полиции приходил по укоренившейся привычке. Оперативники терпели его присутствие, иногда принимали от него помощь и советы, но часто отмахивались, и лишь один Константин Петрович относился к отставному Степанычу с должным уважением.

— А-а, Степаныч, здорово! Присаживайся, где пропадал?

Батанов взял первую попавшуюся трубку:

— Да, Алексеич! Кто? Резонансный? Разбойный? А-а, чёрт!

Батанов швырнул трубку и уставился на Степаныча непонимающим взглядом.

— Ты чего, капитан? — пробасил тот. — Совсем с лица взбледнул. Не спишь по ночам?

— Не сплю, — легко согласился Батанов, — а как тут уснёшь? Проблемы, Степаныч, проблемы…

— В ментовке всегда проблемы, что с неё взять? На то она и ментовка, — старик уселся в кресло поближе к чайнику.

На круглом столике стояли чашки, остатки пирожков, пустая сахарница.

— Да уж!

Оба смотрели на заливающиеся трелью телефоны. Наконец наступила тишина.

— Где пропадал, Степаныч? Давненько не заходил, — сказал Батанов, ощущая облегчение от наступившей тишины.

— Болел, в госпитале валялся. И, знаешь, капитан, что я тебе скажу? — Старик с возмущением сжал сухие кулачки.

— Что, Степаныч? Да ты успокойся, успокойся, мало ли что бывает.

— Ничего хорошего в том госпитале нет! Никакого сервиса. Вот!

— Да уж, — снова поддакнул Батанов.

— Снабжения — ноль, медицинское обслуживание хромает на обе ноги, врачей нормальных нету!

— Так ты, Степаныч, на ногах, без костылей, тебя всё-таки вылечили, — пытался успокоить старика Батанов.

— Да старуха моя меня выходила, — махнул рукой Степаныч, — каждый день приходила; продукты с рынка, свежий бульончик, салатики, пирожки. Всё диетическое. Мужики мне завидовали. Теперь вот бегаю. А ты как?

— Тяжко, Степаныч, тяжко, раскрытий — ноль, а преступлений вагон; и все резонансные, за каждое по башке бьют, видишь, совсем лысый стал. А мне ещё тридцать два только.

— Так ты оперов гоняй, а то все волосы потеряешь, хе-хе. У тебя вон целый взвод под рукой.

— Да какой там взвод! — огрызнулся Батанов. — Начнёшь по головам считать — смех берёт. То пенсионер, то стажёр, то начинающий. А то Кузина!

— А чего Кузина? Отличная девица. Статная девка! — поцокал языком Степаныч. — Ты судьбу не гневи, капитан! В наше время два-три опера землю месили, без машин и техники, ножками-ножками преступления раскрывали. А вы разбаловались. Всё вам не так, всё вам не этак! Машины подавай, пешком не пойду, кругом интернеты, гаджеты, айфоны, айпады, смартфоны и другая муть. От этих смартфонов одни неприятности. Их прослушивают. Работать надо, а не ждать с моря погоды.

— Работаем-работаем, и пешком ходим. Не в этом проблема. С девицей этой беда. У Кузиной прокол за проколом, — пожаловался Батанов, — рапорт писать не хочет, раскрывать не умеет, учить её — не то, что без волос, без зубов останешься!

— Сама пусть учится, — прищурился Степаныч, — сама-сама. Ты, Костя, слишком много на себя берёшь. Жалостливый ты, а это грех в нашей службе. Великий грех! Ты вот что, отправь её на подмогу разбойному отделу. Они ведь чего на район слетелись? И резонансный, и разбойный… Типа преступления раскрывать. Сами пешком не пойдут. Вот и пусть по их поручениям побегает. Не получится — они её сами зачмарят. Может, раскрывать научится. А тебе мороки меньше.