Жизнь одного химика. Воспоминания. Том 2

Еще во время моего пребывания в Берлине я узнал из газет, что Совет Народных Комиссаров, по случаю моего юбилея и за мою работу для советской химической промышленности, постановил выдавать мне пожизненную пенсию в размере 300 рублей в месяц. По всем вероятиям А. Н. Бах оказал здесь свое влияние после моего последнего разговора с ним, в котором я определенно указал ему, что меня нисколько не интересует административная деятельность и что я хотел бы

сосредоточить свои силы исключительно на исследовательской работе. Поэтому, после приезда в Москву я счел долгом повидать Баха и поблагодарить его за внимание.

Во время празднования моего юбилея я получил и в Германии очень приятный для себя подарок. Почитатели моих научных работ среди немецких инженеров и промышленников собрали сумму в 10.000 марок для использования их по моему усмотрению для научных работ, которые я веду в СССР. Эти деньги я решил взять после моего разговора с торгпредом в Берлине Беге и положил их на текущий счет Торгпредства с тем, чтобы оно их тратило на уплату счетов по заказанным мною приборам для будущего Института Высоких Давлений. Имея в своем распоряжении такую сумму в немецкой валюте, я немедленно приступил к закупке аппаратов для установления физико-химических методов в Институте Высокого Давления, а также двух механических станков для изготовления моих бомб для работы под высоким давлением. Эти первые механические станки, которые вероятно и теперь еще находятся в Институте Высоких Давлений, послужили первыми камнями для создания механической мастерской, необходимой для работ под высокими давлениями. Эти станки были доставлены на Ватный Остров в то помещение, которое было отведено мне для организации моих научных исследований. Поэтому я 1927 год считаю за год основания Института Высоких Давлений.

В это время было совершено убийство Войкова, полпреда в Варшаве, в прошлом одного из участников убийства царской семьи. Большевики так обозлились за это убийство, что в ото-мщение, расстреляли 20 человек, в числе которых был князь Долгорукий (который тайком пробрался в СССР из заграницы), старый инженер Мекк, Пальчинский и Попов; последний незадолго перед этим, с разрешения советского правительства, приехал в СССР. Пальчинский говорил мне, что Ленин всегда был его заступником, так как очень ценил его выдающиеся инженерные способности. Будь жив Ленин, Пальчинский не погиб бы в расцвете своих интеллектуальных сил от жестокой руки ГПУ.

Летом 1927 года в Москве был назначен показательный суд над вредителями Донбасса, которые по данным, собранным ГПУ умышленно уменьшали добычу угля, заливали хорошие шахты, портили машины и т. п. Чтобы придать этому показательному процессу большую авторитетность, советское правительство решило вызвать в заседание суда особых общественных обвинителей, которые должны были показать публике, что обвиняемые действительно являются саботажниками и вредителями для советской власти и, следовательно, врагами народа. Эти лица должны были быть беспартийными, но пользующимися полным доверием правительства. Я считаю, что положение, в которое их ставила советская власть, было очень трудным, так как они могли только обвинять, хотя бы в душе и почувствовали, что обвиняемые во многих случаях совершенно не виноваты. Если бы они попробовали стать на их защиту, или даже промолчать по поводу возбуждаемых против них обвинений, то они становились бы на одну доску с обвиняемыми и подлежали бы преследованию со стороны ГПУ. Выбор правительства пал на П. Осадчего и С. Шейна, — на лиц, занявших видные посты в советской иерархии: Осадчий был заместителем председателя Госплана СССР, а Шейн — заместителем председателя НТУ и председателем Союза Инженеров, насчитывающего до 140.000 членов. Оба эти инженера нередко выступали с громовыми речами против интеллигенции, не желающей идти в ногу с большевистской властью. Лучший выбор лиц для подобного дела трудно было сделать, и на суде они вполне оправдали навязанную им роль. Прокурор Крыленко, пожалуй, легче обвинял, чем общественные обвинители. С. Д. Шейн так разошелся, что после процесса выпустил брошюру в 16 страниц, где старался доказать правильность обвинения. Советская власть тогда была более снисходительна, чем впоследствии: к расстрелу был приговорен только один подсудимый, а остальные получили различные сроки одиночного тюремного заключения.

Не успел я вступить в исполнение моих обязанностей после двухнедельного отпуска, который я провел на хуторе на