Склянский сначала соглашался со мной, что Академии надо оставить в Петрограде, но потом под влиянием давления со стороны Военного Совета, а также, под влиянием разговоров с моим товарищем по Академии, проф. А. В. Сапожниковым, стал уступать им в этом вопросе; в конце он предложил мне лично обратиться к Троцкому и изложить ему все дело. Получить аудиенцию у этого всесильного комиссара в то время представляло громадные трудности. Наконец, мне был назначен день и час моего доклада, но когда я явился, то мне пришлось ждать часы; через каждые четверть часа секретарь Троцкого уверял меня, что прием состоится через несколько минут. Когда мне стало ясно, что здесь идет издевательство надо мной, то я заявил секретарю, что я ждать больше не буду, так как я тоже не праздный человек. Тогда он немедленно провел меня в кабинет, но только не к Троцкому, а к Механошину. Я понял, что по этому вопросу Троцкий не хочет говорить со мною, но для очистки совести направил меня к комиссару, который в этом деле ничего не понимает и, конечно, ничем не может быть полезен. Я доложил Механошину вкратце суть дела и просил все это передать Троцкому для наложения на мою просьбу соответственного заключения.
Я был прав, когда предполагал, что мое посещение приемной всесильного комисара послужило поводом для издевательства над бывшим профессором и академиком, носившим по долгу службы военный мундир. На другой день после моего посещения в газете «Правда» появился фельетон, посвященный травле бывших военных, и, между прочим, содержащий насмешливое описание моего посещения кабинета Троцкого. Там указывалось, что академику пришлось часами высиживать в приемной для получения аудиенции и добавлялось: «так и надо с ними поступать». Через несколько дней т. Склянский передал мне всю переписку об эвакуации Артиллерийской Академии в
Казань с удивительною надписью Троцкого, свидетельствующей о полном непонимании им этого серьезного дела. Я не могу привести целиком все строчки этой резолюции, но следующие слова врезались мне в память: «Академия должна обслуживать армию, а потому она должна быть по возможности ближе к расположению армии».
Получивши такое распоряжение, мне ничего не оставалось делать, как предложить начальнику Академии в указанный краткий срок привести этот приказ в исполнение, но предварительно надо было испросить большие суммы денег для переезда и сделать распоряжение об отыскании подходящего помещения в Казани. Я полагал, что это займет продолжительное время, а надвигающиеся тучи на Востоке, возможно, помешают исполнению, этого нелепого плана. Так оно и случилось, и через две недели Казань была занята Чехословаками и белыми, а вывезенная из Москвы часть золотого запаса попала им в руки. Хорошо был бы положение Академии в Казани; по всем вероятностям, ее постигла бы та же участь, что и Военную Академию Генерального Штаба в Екатеринбурге: после занятия Екатеринбурга белыми, всем профессорам пришлось прекратить свою деятельность и* уехать в Сибирь и далее, а Артиллерийская Академия и поныне сидит в Петрограде и принесла не малую пользу делу развития военной техники Красной Армии.
Чем более я углублялся в дела Технического Совета, тем яснее и яснее видел, что я совершенно не гожусь для этой деятельности, и потому окончательно решил, что мне надо так или иначе избавиться от этой должности. На мое счастье J1. Я. Карпов стал настаивать на том, чтобы я посвящал больше времени разработке вопросов, связанных с демобилизацией и мобилизацией химической промышленности. Я тогда попросил его написать Склянскому, что я очень нужен для работы в Химическом Отделе ВСНХ. Я воспользовался этим случаем и стал доказывать Склянскому, что я буду гораздо более полезен на другом амплуа, чем на этой канцелярской работе в
Военном Совете, и что я, как ученый, не могу и не должен забрасывать науку. Сначала мои доводы не имели успеха, но потом, когда я указал на Маниковского, как на специалиста, который с большим успехом может заменить меня, я был освобожден с занимаемой должности, но с обещанием, с моей стороны, что я всегда приду на помощь, когда это потребуется.
ГЛАВА ПЯТАЯ МОЙ ХУТОР В ГОДЫ РЕВОЛЮЦИИ