Жизнь одного химика. Воспоминания. Том 2

В конце 1919 года я получил из Москвы телеграмму из Высшего Совета Народного Хозяйства за подписью члена Президиума тов. Г. И. Ломова с предложением отправиться в Казань для обследования и ревизии мыловаренного и свечного завода, бывшего Братьев Крестовниковых. Я должен был немедленно выехать в Москву для получения инструкций от Главжира. В то время вся промышленность РСФСР управлялась при помощи «Главков», которые об’единяли все заводы по данной отрасли промышленности. Главжир объединял все масляные, мыльные и свечные заводы республики. Управление Главка помещалось на Большой Дмитровке в Москве, и его председателем был не безизвестный по революционной деятельности товарищ Таратута. В Москве я узнал, что со мной поедет инженер Машкелейсон, которого я знал еще до войны; он работал по отвердению жиров в обществе Салолин и был еще до войны директором Нижегородского Масляного Завода, а при большевиках он был переведен в Петроград и назначен директором Петроградского Завода «Салолин». Я был очень рад, что поеду вместе с этим инженером, ибо, с одной стороны, было удобнее вдвоем ехать в это трудное путешествие, а, с другой стороны, я знал его, как знающего инженера, хорошо понимающего процесс отвержения жиров (насыщение растительных жиров водородом в присутствии катализатора).

В то время не существовало правильного расписания поездов на железных дорогах, и при покупке билетов нам сказали, что поезд в Казань уйдет вечером, но в котором часу, этого определить не могли и советовали приехать поранее. Когда я приехал на Казанский вокзал, то моему взору представилась картина, напомнившая грешников в аду. Вокзал был переполнен народом, который помещался на полу, так что пробраться через эту массу народа представляло большие затруднения. Люди жили здесь по несколько дней; многие были больны сыпным тифом и находились в безпамятном состоянии; среди живых лежали трупы. Воздух был так ужасен, что вызвал приступы тошноты.

Мы имели место в международном спальном вагоне, найти который было нелегко. Из Москвы поезд вышел около 12 часов ночи. Шли очень малой скоростью, так как паровозы отапливались дровами не первого качества. Расстояние между Москвой и Казанью' — 750 километров; мы прошли его в 5 суток, т. е. делая в сутки около 150 километров. На станциях стояли часами; так, в Сергаче мы простояли около 5 часов, вследствие недостатка топлива на станции и неисправности паровозов. В нашем спальном вагоне уборная была в неисправности и без воды; умываться приходилось на стоянках, причем воду мы брали из паровоза и мыли лицо и руки тут же, на свежем воздухе. Чтобы питаться в дороге и привести с собой некоторый провиант для семей, мы взяли из Москвы несколько фунтов соли и несколько кусков мыла, так как знали, что на деньги в провинции ничего нельзя купить; продукты можно было получать только в обмен, причем самыми ходовыми товарами были соль и мыло; деревня в особенности нуждалась в соли, которую туда совсем не доставляли, и за маленький стаканчик соли можно было получить фунт, а то и больше, свежего сливочного масла или целую жареную курицу; производя такой обмен, мы недурно питались всю дорогу.

В Казань мы приехали поздно вечером совсем измученными, так как нам не приходилось раздеваться в виду холода в вагоне и отсутствия постельного белья. Со станции мы сначала направились в лучшую гостинницу, но когда вошли в отведенную нам комнату, то решили, что в ней нельзя оставаться, так как она была не натоплена, а некоторые стекла в окнах были разбиты. Поэтому я решил, несмотря на позднее время, поехать в заводскую контору и там переночевать, расчитывая, что она будет по крайней мере натоплена. Мои предположения оправдались. Контора помещалась в здании, в котором были также и жилые помещения для служащих. На наше счастье одна большая комната была свободна; из нея несколько дней тому назад выехали жильцы. Но она была полна сору и без мебели. Я попросил достать щетку, и мы первым делом занялись уборкой и проветриванием. Окончив это занятие, мы стали разыскивать кровати; с большим трудом нам удалось найти только одну железную кровать, не только без матраца, но и без досок. Инженер Машкелейсон заявил, что он будет спать на полу. На мое счастье, в канцелярии нашелся толстый картон, который мог заменить доски. Постелив картон, я отлично выспался, укрывшись великолепным романовским барашковым полушубком, который был неиз-ным моим спутником за годы революции, — с 1917 до 1921. Он был особенно хорош тем, что вшам и другим насекомым было очень затруднительно заползать ко мне.