По приезде в Москву мы сделали доклад в Центрожире. Результатами нашей поездки остались довольны и спросили меня, какое вознаграждение я желаю получить за это милое путешествие. По своей скромности я потребовал не менее 2000 рублей за сутки (в то время едва ли можно было купить на рынке 1 пуд муки), но от такого моего желания Таратута пришел в уныние, и прежде чем согласиться на такое вознаграждение, запросил свое начальство, начальника Главхима и члена президиума ВСНХ тов. Карпова. Последний ему ответил, что академик Ипатьев запросил очень мало и о такой сумме нечего и разговаривать. Понятно, что после этого я получил просимое. Но мне не суждено было сразу вернуться в Петроград, так как Главное Артиллерийское Управление попросило меня осмотреть Калужский и Малоярославский склады военных припасов. Я обрадовался этой командировке, так как мог проехать к своей семье на Угру и провести некоторое время в спокойной обстановке. В это время мой сын Владимир состоял рабочим в Ярлыковском Совхозе, к которому был присоединен также и наш хутор. Сын жил в совхозе и иногда после работы к вечеру приезжал домой на хутор. Управление совхозом находилось в руках человека, не имеющего никакого понятия о сельском хозяйстве, и потому в совхозе был полный беспорядок. За свои познания по сельскому хозяйству сын был сделан старшим рабочим и ему приходилось быть ответственным за все беспорядки в совхозе и за плохое исполнение рабочими их обязанностей. Иногда он приходил домой в сильно подавленном настроении и со слезами на глазах описывал свое тяжелое положение. Я, как мог, утешал его и говорил, что надо терпеть, так как после взятия от нас хутора он является единственным кормильцем матери и детей дочери; за свою работу в совхозе Владимир получал паек на всех членов семьи. Он просил меня, нельзя ли как-нибудь вернуть хутор обратно в наше владение, на что я ему сказал, что сейчас надо подождать, а как только будет удобный момент, я снова подниму этот вопрос.
Хотя я имел право на внеочередную посадку в любой поезд, мое обратное путешествие из деревни в Москву было сопряжено с большими приключениями и могло осложниться серьезной болезнью. Когда я приехал на станцию Тихоновую Пустынь (157 километров от Москвы по Киево-Воронежской ж.-д.), то узнал, что неизвестно, когда пойдет поезд в Москву. На станции скопилась масса народа, которая ожидала посадки уже второй день. Я совершенно не знал, что мне делать, но в это время подошел товарный поезд, шедший до станции Нара (60 километров от Москвы), который вез провиант для рабочих текстильных фабрик в Наре. Все вагоны были заперты и только из полуоткрытых дверей одной теплушки выглядывал один рабочий. Я решил доехать с этим поездом до Малоярославца, где я надеялся сесть в поезд местного сообщения. После долгих переговоров, узнав из моего документа, что я командированный, рабочий сжалился надо мной и втащил меня в вагон. В нем находились только четыре человека, а половина вагона была наполнена мешками с мукой и крупой. Вагон обогревался печкой, употребляемой в вагонах-теплушках, и было очень приятно сесть около нее и согреться после долгого пребывания на морозе. Рабочий рассказал мне, что они семе-ром отправились на юг за поисками провианта для завода и вот уже около 6 недель в дороге; их осталось только четыре, так как двое умерли от тифа, а третьего, больного, оставили, где-то на станции для лечения. Не очень веселые мысли бродили у меня в голове, когда я слушал эти рассказы в течении тех 6-7 часов, пока мы добрались до Малоярославца!