Жизнь Петра Великого

Наконец все сенаторы, министры и генералы общим числом сто двадцать четыре человека вынесли 24 июня[1271] смертный приговор, гласивший: «Так как в ходе процесса выяснилось, в том числе из собственных показаний царевича, что он виновен в измене и мятеже, они с чистой христианской совестью, как если бы предстояли перед Божьим судом, приговаривают его к смерти, однако приговор этот оставляют на утверждение верховной власти, милости и доброй воли государя»[1272]. Царь приказал, чтобы этот приговор был немедленно сообщен преступнику. Тот, услышав о смертном приговоре, дал волю всем чувствам, которые подобное ужасное известие обыкновенно производит в душах людей, не отличающихся героическим характером. Страшные конвульсии во всех членах тела погрузили царевича в своего рода летаргический сон, так что он казался мертвым задолго до того, как и в самом деле умер. Пробовали разные лекарства, чтобы вернуть его в чувство, в том числе даже давали ему понять, что он может много ожидать от милости отца, которой сенатский суд препоручил вынесенный им приговор. Некоторое время спустя царевич пришел в себя до такой степени, что смог снова изъявить раскаяние и попросить прощения у царя, своего отца, в присутствии множества сенаторов и прелатов. Однако потрясение, испытанное им при мысли о столь трагической смерти, было столь сильным, что нельзя уже было надеяться поправить его здоровье. Причастившись Святых Таин, он умер шестого июля[1273]. Его тело было выставлено на всеобщее обозрение и два дня находилось в Троицкой церкви в открытом гробу, выложенном бархатом. Любому было позволено посмотреть на него, и в церковь стекались толпы людей, целовавших царевичу руку. Наконец тело было торжественно перенесено в новую церковь в Петропавловской крепости и было положено в царской усыпальнице рядом с телом принцессы, его супруги, со всеми почестями и церемониями, подобающими принцам крови. На похоронах присутствовал сам царь с царицей и со всем их двором.

Это происшествие, безусловно одно из самых удивительных из всех, о которых нам доводилось читать в исторических трудах, в разных странах получило различное толкование. Некоторые хвалили и превозносили великодушие российского императора, который, словно новый Манлий Торкват[1274], пожертвовал жизнью сына ради почтения к закону, чтобы показать пример своему народу. Другие, напротив, не преминули упрекнуть царя в душевной слабости, потому что он, ослепленный любовью к своей Екатерине, принес в жертву ее честолюбию своего первородного сына ради передачи престола рожденному от нее потомству. Ходили слухи, что в тюрьме несчастному царевичу дали яд и от этого с ним случились конвульсии, которые ошибочно приписали ужасу перед вынесенным ему смертным приговором. Многие сравнивали в этом отношении Петра Великого с королем Испанским Филиппом II, который сходным образом, хотя и по другим причинам, приказал умертвить принца Карла, своего сына[1275]. Со своей стороны, не решусь утверждать ни того ни другого, следуя мудрому суждению Тацита, говорившему, что желание проникнуть в глубинные замыслы государя нечестиво и опасно; кроме того, сделать это всё равно не удастся: Abditos Principis sensus, et si quid occultius parat, exquirere inlicitum, anceps, nec ideo assequare[1276][1277].

Было бы слишком долго подробно рассказывать о процессе над всеми причастными к делу Алексея. Первые арестованные под пыткой обвинили своих соучастников, а те указали на следующих. Среди них были люди всех сословий, как мужчины, так и женщины, и всех возрастов. Царь велел судить их по всей строгости закона. Одни были колесованы, другие повешены, третьи обезглавлены, четвертые посажены на кол, пятые сосланы в Сибирь. Духовные лица были лишены сана, а потом преданы суду. В случае епископа Ростовского архиереи высказали определенное сомнение в том, возможно ли лишить его сана, приводя то основание, что в России нет патриарха, а потому нет никого, кто обладал бы правом это сделать. Тогда царь прибег к уловке. Он спросил у этих архиереев, есть ли у них право избирать и рукополагать епископов. Они ответили утвердительно, потому что и в самом деле таков был обычай на Руси, из чего царь сделал вывод, что они имеют право и низлагать их. Что касается царицы, злосчастной матери бедного Алексея, и сестры его, царевны Марии, то, так как царь был убежден, что они были посвящены в «тайну беззакония» (так называли при дворе бегство царевича), то он приказал перевести первую из ее монастыря в другой, более строгого устава, на Ладожском озере[1278], а вторую посадить в Шлиссельбургскую крепость[1279]. Сожительница царевича, по имени Ефросинья [Eufrosini], была отпущена на свободу, так как стало известно, что царевич принудил ее следовать за собой под угрозой насилия: кроме того, она подробно и откровенно рассказала всё ей ведомое. Говорили, что Алексей заключил с ней брак перед отъездом в Вену — после того, как она приняла религию московитов[1280].

Конец пятой книги