Жизнь Петра Великого

При отъезде из Петербурга князь Меншиков выдал ему тысячу цехинов, а когда царевич прощался с сенаторами, те дали ему еще тысячу; наконец, Илья Исаев [Elia Isaieu][1260] дал ему взаймы семь тысяч цехинов[1261]. Все они ничего не знали о его намерениях, потому что он сказал им, что едет к отцу в Копенгаген».

Эти показания Алексей дал 8 февраля[1262] 1718 года в письменном виде и собственноручно подписал[1263]. Царь приказал провести расследование в отношении людей, на которых указал его сын, и нашел еще нескольких, более важных его сообщников — оказалось, что «о бегстве царевича знали царевна Мария, сестра царя, и отверженная царица Евдокия», о которых Алексей умолчал. Некоторые утверждали, что «слышали из уст Алексея мятежные речи против образа правления его отца и лично против Екатерины, столь любимой царем».

Царь повелел допросить финляндку, сопровождавшую царевича в качестве его любовницы во время всего путешествия. Она подтвердила многое из того, в чем уже признался Алексей, и добавила еще некоторые вещи. Так, она сказала, что «царевич написал императору Карлу VI несколько писем, направленных против царя, и еще одно мятежное письмо к архиепископу Киевскому»: на очной ставке с этой женщиной Алексей сначала все отрицал, но потом она убедила его сознаться и подтвердить ее слова самолично. В конце концов Алексей признался Толстому и Бутурлину, которым царь поручил вести расследование, что «не только ждал смерти отца, но готов был еще при его жизни поддержать любой заговор, открывающий ему путь к трону».

После окончания процесса царь вместе со всем двором прибыл в Петербург[1264] и, отправив злосчастного Алексея под арест в крепость, повелел собору епископов и митрополитов изложить свое суждение об этом деле, не для того, чтобы вынести приговор, а просто ради указания, какую кару он заслуживает согласно Священному Писанию. В то же время он предоставил светским властям, как гражданским, так и военным, обширные полномочия для расследования этого дела, дав им право искренне высказать свое мнение о нем: исход его он полностью оставлял их решению.

Архиепископы и церковные иерархи 21 июня представили Его Величеству в присутствии сенаторов свое суждение в письменной форме. В общем и целом оно сводилось к тому, что «им не подобает выносить приговор в делах, подлежащих ведению светских властей и зависящих лишь от воли Его Величества. По их мнению, вина Алексея была подобна вине Авессалома[1265]. Они представили вниманию Его Величества несколько мест из Ветхого и Нового Заветов, а также постановлений Гангрского собора[1266] и трудов св. Иоанна Златоуста, в которых речь идет об обязанностях детей по отношению к родителям, а также наказаниях для тех, кто этими обязанностями пренебрегает. Однако, если Его Величество желает наказать своего сына, он имеет для этого множество примеров и свидетельств в Священном Писании; если же он хочет помиловать его, то примером для него может послужить Иисус Христос, готовый принять вернувшегося блудного сына, а также Давид, приказавший своим военачальникам сохранить жизнь Авессалому». Эту бумагу подписали 18 июня 1718 года[1267] три митрополита, пять епископов, четыре архимандрита и два учителя, или проповедника, бывшие тогда в Петербурге[1268].

Четыре дня спустя царевич, после нового допроса в Канцелярии Сената, подтвердил свои прежние показания и добавил, что, когда «протоиерей Георгий приехал к нему в Петербург, он сказал ему на исповеди: „Я желаю смерти отцу“. На это священник ответил: „Бог тебя простит; того же хотим и мы“»[1269]. В тот же день этот протоиерей был арестован и на очной ставке с царевичем во всем признался[1270].