Жизнь по-американски

Я всегда считал, что юмор — хороший способ привлечь внимание аудитории, и давно начал запоминать шутки и изречения, которые можно было бы использовать в выступлениях. Многие я использовал так часто, что их давно пора бы забыть, например историю о том, как нескольких христиан должны были бросить на съедение львам в Колизее на виду у публики, специально пришедшей посмотреть на это зрелище. Когда львы выбежали на арену и готовы были наброситься на несчастных, один из них вышел вперед и заговорил со львами, после чего они легли на землю, никого не тронув. Толпа пришла в ярость и буквально неистовствовала, люди кричали, что их обманывают. Тогда Цезарь велел привести человека, который разговаривал со львами, и спросил: "Что ты им сказал, что заставило их так поступить?" Христианин ответил: "Я просто сказал им, что после того, как они съедят нас, здесь будут произноситься речи".

Уже будучи президентом, обычные выступления я писал своей прежней скорописью на карточках четыре на шесть дюймов. Для более важных речей я обычно пользовался телесуфлером, с барабана которого текст проецируется на экран; он не виден зрителям, и все выглядит так, будто выступающий смотрит прямо на вас. Но передо мной всегда была копия речи, так как по опыту я знал, что телесуфлеры иногда барахлят.

Я также научился весьма ловко пользоваться контактными линзами, что позволяло мне видеть не только мои записи и текст телеподсказчика, но и все остальное вокруг. У меня сильная близорукость на оба глаза, и, как только в Америке появились первые контактные линзы, я стал их носить. Но несколько лет назад я обнаружил, что если надеваю только одну линзу, то природа как бы восполняет остальное и зрение фактически становится бифокальным. Я надеваю линзу на левый глаз, на правый — ничего; линза дает коррекцию зрения для хорошего восприятия на расстоянии, в то время как правым глазом я могу хорошо видеть с близкого расстояния, что позволяет читать мелкий шрифт. Получается равновесие, сбалансированное самой природой.

У меня было несколько случаев, когда в середине выступления вдруг начинал барахлить телесуфлер, но я всегда выходил из положения, так как передо мной была копия выступления. И все-таки даже имеющаяся речь не всегда могла спасти от досадных ошибок. Однажды, надев пальто — было уже холодно, — я пошел на Южную лужайку Белого дома на церемонию по случаю начала государственного визита президента Венесуэлы. Когда наступило время произнести приветственную речь, я достал из кармана текст, начал читать его и вдруг понял, что согласно написанному буду приветствовать "Его Королевское Высочество эрцгерцога Люксембурга".

Я немного запнулся, так как никак не мог понять, почему мне дали не ту речь. Затем, начав импровизировать, вспомнил, что последний раз надевал это пальто месяц назад, когда мы принимали эрцгерцога и герцогиню Люксембурга. Нужная речь лежала в кармане пиджака, я достал ее и, немного смутившись, продолжал приветствие.

За первые несколько месяцев нашего пребывания в Белом доме мы привыкли к распорядку, который продолжался восемь лет. Наш день обычно начинался около половины восьмого с легкого завтрака — фрукты или сок, овсяные хлопья и кофе без кофеина, потом мы читали "Нью-Йорк таймс" и "Вашингтон пост", иногда я доделывал кое-какую работу, оставшуюся со вчерашнего дня. Затем я спускался на лифте на первый этаж и проходил через колоннаду мимо Розового сада в Овальный кабинет, располагавшийся в западном крыле. По пути я проходил мимо медицинского кабинета, возле которого меня обычно приветствовал доктор.

В девять — совещание с вице-президентом и руководителями аппарата, на котором обсуждались текущие дела и новые проблемы, которые могли возникнуть за прошедшие сутки. В половине десятого к нам присоединялся мой советник по национальной безопасности и информировал нас о происшедшем в мире за ночь. Оставшаяся часть дня была заполнена встречами с членами кабинета, аппарата, иностранными представителями, конгрессменами и другими людьми; иногда надо было выступить с речью или присутствовать на каком-то событии вне Белого дома.

В первые месяцы мне приходилось проводить особенно много времени, обсуждая назначения на ключевые должности администрации. Так же как в Калифорнии, я попросил аппарат найти самых лучших и достойных людей, готовых оставить свой дом и посты, чтобы приехать для работы в Вашингтон и помочь стране. Предлагая человеку новую работу, я часто говорил: "Мы не ищем людей, которые хотят работать в правительстве, мы ищем людей слова и дела, которых надо убедить приехать сюда работать".

Обычно обед был тоже легкий — суп и фрукты; обедал я за письменным столом или в маленьком кабинете. По четвергам, как правило, мы обедали вместе с Джорджем Бушем и я давал ему дополнительную информацию обо всем, что происходило.