Читаем Жизнь по-американски полностью

Мне кажется, избиратели понимали, что стояло за этими лживыми и порой злобными нападками: именно они еще сильнее подстегивали меня одержать победу. Ничто не возбуждало меня больше, чем конкуренция с тем, кто, по моему мнению, ведет нечестную борьбу.

Во время президентской избирательной кампании 1976 года, критикуя Джералда Форда, Картер ввел такое понятие, как "индекс бедности". Он сложил уровни инфляции и безработицы (получилось примерно 12 процентов), назвал его индексом бедности и утверждал, что никто, по чьей вине в стране существует такой высокий индекс бедности, не имеет права даже претендовать на пост президента. Правда, в 1980 году он не упоминал индекс бедности, возможно, потому, что тогда он составлял уже более 20 процентов.

Мне очень хотелось, чтобы Картер участвовал в дебатах, транслируемых по всей стране, но его советники не соглашались на это. В конце сентября Джон Андерсон, баллотировавшийся в качестве независимого, и я проводили дебаты в Балтиморе, но Картер в них не участвовал. Стюарт Спенсер сказал, что если мы будем настаивать, то в конце концов создастся достаточное общественное давление, в результате которого он будет вынужден выступить в дебатах; но с нашей точки зрения самым важным здесь была дата проведения дебатов: чем ближе ко дню выборов, тем большее значение они будут иметь. Когда Картер наконец согласился, датой дебатов было назначено 28 октября, до выборов оставалась неделя, и мы были очень рады. Дебаты прошли для меня успешно и, можно сказать, состояли только из четырех слов. Они невольно вырвались у меня после того, как Картер начал утверждать, что однажды я выступал против бесплатной медицинской помощи для получающих пособия по социальному обеспечению. Это было неправдой, на что я ответил: "Вот вы опять затеваете…

Думаю, во мне говорило сдерживаемое раздражение по поводу его утверждений, будто я расист и милитарист. Как он искажал мою точку зрения на права штатов и контроль над вооружениями, так же он исказил ее и в отношении медицинской помощи, и эти мои слова вырвались просто непроизвольно.

Аудитории это понравилось, но, мне кажется, тот факт, что на телеэкране Картер немного походил на овцу, еще более усилил эффект моих слов.

Для меня концовка дебатов играла, возможно, более важную роль; в своем заключительном выступлении я спросил людей, считают ли они, что живут сейчас лучше, чем четыре года назад. Если да, то должны голосовать за моего оппонента, если нет, то они должны согласиться, что настало время для перемен.


После завершающей недели избирательной кампании мы с Нэнси вернулись в Лос-Анджелес, чтобы дома ожидать дня выборов и решения народа. У нас была традиция: в день выборов ужинать в узком кругу старых друзей в доме Эрла Йоргенсена, бывшего члена моего "кухонного кабинета" в Сакраменто, а затем возвращаться в штаб-квартиру моей команды и ждать результатов.

Я принимал душ, готовясь к вечеру, когда Нэнси, уже принявшая ванну и завернувшаяся в полотенце, крикнула мне, перекрывая шум воды, что меня просят к телефону: "Это Джимми Картер". Я выключил воду, немного вытерся и взял трубку параллельного телефона в ванной, Нэнси стояла здесь же. Через несколько минут я ответил: "Благодарю вас, господин президент". Затем я повесил трубку и посмотрел на Нэнси: "Он уступил. Он сказал, что хочет поздравить меня". Невольно мы обнялись.

До закрытия избирательных участков в Калифорнии оставалось еще два часа. Так, стоя в ванной, обернутый полотенцем, с мокрыми волосами, я узнал, что буду сороковым президентом Соединенных Штатов.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Первый год. Новое начало

36

20 января 1981 года, незадолго до полудня, мы с Нэнси вышли из "Блэр-Хауза" в Вашингтоне, где обычно останавливаются высокопоставленные официальные лица из-за рубежа, и вскоре машина, проехав через ворота Белого дома, подвезла нас к его северному входу.

Джимми и Розалин Картеры уже ждали нас, по традиции мы с ним сели в одну машину, а Нэнси и миссис Картер — в другую, чтобы ехать на церемонию инаугурации.

Весь путь по Пенсильвания-авеню был проделан молча. Мы с президентом сидели рядом, он был вежлив, но за то время, пока мы медленно ехали к Капитолию, он проронил лишь несколько слов и не решался смотреть мне в лицо. Возможно, он очень устал, так как большую часть предыдущей ночи заканчивал переговоры по освобождению заложников, находящихся в Иране. Вероятно, были и другие причины, но атмосфера в машине была такая же прохладная, как и несколько дней назад в Белом доме, когда мы с Нэнси приехали туда, чтобы в первый раз увидеть комнаты, где нам предстояло жить. Мы ожидали, что Картеры проведут нас по жилым помещениям, но они быстро ушли, поручив это сделать персоналу Белого дома.

Перейти на страницу:

Похожие книги

«Ахтунг! Покрышкин в воздухе!»
«Ахтунг! Покрышкин в воздухе!»

«Ахтунг! Ахтунг! В небе Покрышкин!» – неслось из всех немецких станций оповещения, стоило ему подняться в воздух, и «непобедимые» эксперты Люфтваффе спешили выйти из боя. «Храбрый из храбрых, вожак, лучший советский ас», – сказано в его наградном листе. Единственный Герой Советского Союза, трижды удостоенный этой высшей награды не после, а во время войны, Александр Иванович Покрышкин был не просто легендой, а живым символом советской авиации. На его боевом счету, только по официальным (сильно заниженным) данным, 59 сбитых самолетов противника. А его девиз «Высота – скорость – маневр – огонь!» стал универсальной «формулой победы» для всех «сталинских соколов».Эта книга предоставляет уникальную возможность увидеть решающие воздушные сражения Великой Отечественной глазами самих асов, из кабин «мессеров» и «фокке-вульфов» и через прицел покрышкинской «Аэрокобры».

Евгений Д Полищук , Евгений Полищук

Биографии и Мемуары / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Достоевский
Достоевский

"Достоевский таков, какова Россия, со всей ее тьмой и светом. И он - самый большой вклад России в духовную жизнь всего мира". Это слова Н.Бердяева, но с ними согласны и другие исследователи творчества великого писателя, открывшего в душе человека такие бездны добра и зла, каких не могла представить себе вся предшествующая мировая литература. В великих произведениях Достоевского в полной мере отражается его судьба - таинственная смерть отца, годы бедности и духовных исканий, каторга и солдатчина за участие в революционном кружке, трудное восхождение к славе, сделавшей его - как при жизни, так и посмертно - объектом, как восторженных похвал, так и ожесточенных нападок. Подробности жизни писателя, вплоть до самых неизвестных и "неудобных", в полной мере отражены в его новой биографии, принадлежащей перу Людмилы Сараскиной - известного историка литературы, автора пятнадцати книг, посвященных Достоевскому и его современникам.

Альфред Адлер , Леонид Петрович Гроссман , Людмила Ивановна Сараскина , Юлий Исаевич Айхенвальд , Юрий Иванович Селезнёв , Юрий Михайлович Агеев

Биографии и Мемуары / Критика / Литературоведение / Психология и психотерапия / Проза / Документальное