Читаем Жизнь по-американски полностью

С другой стороны, если сократить нормы налогов и позволить людям больше тратить или откладывать, то они становятся более активными в своей деятельности; у них появляется больше стимулов к труду, и заработанные ими деньги будут тем "топливом" огромной экономической машины, которая движет наш национальный прогресс. Результат: больше процветания для всех — больше доходов для правительства.

Некоторые экономисты называют это методами дополнительной экономики. Я называю это просто здравым смыслом.

Я всегда представлял себе государственный аппарат как некий организм с ненасытным аппетитом к деньгам, чьим естественным состоянием является постоянный рост, если не лишать его пищи. Но, сократив налоги, я хотел не только стимулировать экономику, но и сократить рост аппарата и ограничить его вмешательство в экономическую жизнь страны.

Кстати, не только философ Халдун и я считали, что более низкие ставки налогов оборачиваются более высокими доходами правительства. В 1962 году президент Джон Ф. Кеннеди сказал: "В действительности мы должны выбирать не между сокращением налогов, с одной стороны, и тем, как избежать большого дефицита федерального бюджета, с другой; становится все яснее, независимо от того, какая партия находится у власти, что, пока нужды на обеспечение нашей национальной безопасности растут, экономика, обремененная ограничительными налоговыми тарифами, никогда не принесет необходимых доходов, чтобы сбалансировать бюджет, так же как она никогда не обеспечит достаточной занятости или достаточных доходов. Короче говоря, как это ни парадоксально, но истина состоит в том, что налоговые нормы сегодня слишком высоки, а доходы от них слишком малы, и самый разумный путь сейчас к увеличению доходов — это сократить налоги".

К счастью, на выборах 1980 года наша партия получила большинство в сенате. Но я знал, что в палате представителей мы имеем демократическое большинство, а оно придерживалось иной точки зрения на уменьшение налогов и сокращение роли правительственного аппарата.

Мой опыт в Сакраменто научил меня, как важно, несмотря на политические расхождения, добиться эффективных рабочих отношений со своими оппонентами в парламенте. Через несколько дней после инаугурации я пригласил спикера палаты представителей Типа О'Нила в Белый дом.

От него веяло теплом, присущим ирландцам, он был большой балагур и вообще нравился мне. Но было совершенно очевидно, что он вошел в Овальный кабинет, чтобы прямо сказать мне о том, как принято вести дела в Вашингтоне.

"Вы теперь в высшей лиге", — сказал он.

Я считал, что восемь лет, проведенные на посту губернатора одного из крупнейших штатов страны, в общем-то, не означали, что я был в низшей, и я ответил, что уже достаточное время нахожусь в высшей лиге. Мы согласились, что поскольку нам теперь предстоит работать вместе, то мы должны сделать все возможное, чтобы сработаться. И все-таки Тип не старался скрыть, что, по его мнению, я приехал в Вашингтон, чтобы разрушить все, во что он верил, — то, на что он и другие либералы потратили годы борьбы, начиная с "нового курса". Для него я был враг. Думаю, со своей точки зрения, он был прав.

Из опыта в Сакраменто я знал, что многие законодатели от либералов почти фанатично верили в свое дело и были готовы к жесткой игре, чтобы продолжать его. В Вашингтоне все развивалось так же. Не прошло и нескольких дней моего пребывания в Овальном кабинете, как разгорелась борьба, во время которой я должен был убедить конгресс поднять потолок национального долга. Все знали, что это неизбежно из-за чрезмерных расходов в прошлом, — в противном случае страна будет разорена и не сможет заплатить по счетам. Но в качестве примера одной из тех игр, в которые, как я узнал позже, они играли все время, приведу такой. Демократы пытались представить общественному мнению все дело таким образом, будто бы первоочередной задачей нового президента после проведения кампании в пользу снижения дефицита федерального бюджета является увеличение национального долга. Это было еще одной иллюстрацией того, как конгресс ощетинивался против нового пришельца. По полной программе продемонстрировав свое нежелание, демократы наконец смягчились и проголосовали за увеличение потолка долга. Позже я узнал, что подобный сценарий разыгрывался каждый год: одобрив выделение ассигнований, в результате которых резко подскакивал дефицит федерального бюджета, конгресс затем выступал против увеличения потолка долга. Они хотели внушить общественному мнению, что именно республиканский президент, а не конгресс выступает за увеличение расходов.

Перейти на страницу:

Похожие книги

«Ахтунг! Покрышкин в воздухе!»
«Ахтунг! Покрышкин в воздухе!»

«Ахтунг! Ахтунг! В небе Покрышкин!» – неслось из всех немецких станций оповещения, стоило ему подняться в воздух, и «непобедимые» эксперты Люфтваффе спешили выйти из боя. «Храбрый из храбрых, вожак, лучший советский ас», – сказано в его наградном листе. Единственный Герой Советского Союза, трижды удостоенный этой высшей награды не после, а во время войны, Александр Иванович Покрышкин был не просто легендой, а живым символом советской авиации. На его боевом счету, только по официальным (сильно заниженным) данным, 59 сбитых самолетов противника. А его девиз «Высота – скорость – маневр – огонь!» стал универсальной «формулой победы» для всех «сталинских соколов».Эта книга предоставляет уникальную возможность увидеть решающие воздушные сражения Великой Отечественной глазами самих асов, из кабин «мессеров» и «фокке-вульфов» и через прицел покрышкинской «Аэрокобры».

Евгений Д Полищук , Евгений Полищук

Биографии и Мемуары / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Достоевский
Достоевский

"Достоевский таков, какова Россия, со всей ее тьмой и светом. И он - самый большой вклад России в духовную жизнь всего мира". Это слова Н.Бердяева, но с ними согласны и другие исследователи творчества великого писателя, открывшего в душе человека такие бездны добра и зла, каких не могла представить себе вся предшествующая мировая литература. В великих произведениях Достоевского в полной мере отражается его судьба - таинственная смерть отца, годы бедности и духовных исканий, каторга и солдатчина за участие в революционном кружке, трудное восхождение к славе, сделавшей его - как при жизни, так и посмертно - объектом, как восторженных похвал, так и ожесточенных нападок. Подробности жизни писателя, вплоть до самых неизвестных и "неудобных", в полной мере отражены в его новой биографии, принадлежащей перу Людмилы Сараскиной - известного историка литературы, автора пятнадцати книг, посвященных Достоевскому и его современникам.

Альфред Адлер , Леонид Петрович Гроссман , Людмила Ивановна Сараскина , Юлий Исаевич Айхенвальд , Юрий Иванович Селезнёв , Юрий Михайлович Агеев

Биографии и Мемуары / Критика / Литературоведение / Психология и психотерапия / Проза / Документальное