Жизнь после жизни

Эта банальность, адресованная Иззи, резанула даже ее собственный слух. Урсула, видевшая так много людского горя, окаменела сердцем. Если не считать того единственного момента, когда она держала в руках отцовский костюм (глупо, но она про себя называла тот случай «гардеробный миг»), Урсула задвинула мысли о смерти Хью в укромный уголок памяти, чтобы извлечь их оттуда, когда придет время. Может, когда выговорятся все остальные.

— Понимаешь, дело в том… — начала Иззи.

— Не надо, пожалуйста, — перебила Урсула. — У меня голова раскалывается.

Иззи забрела следом за ней в курятник: Урсула собирала яйца. Несушки истошно кудахтали — как видно, соскучились по заботам Сильви, Матушки Клуши.

— Дело в том, — не сдавалась Иззи, — что я должна тебе кое-что рассказать.

— Да? — Вниманием Урсулы завладела особенно усердная несушка.

— У меня есть ребенок.

— Что?!

— Я — мать, — сказала Иззи, не пожелав или не сумев скрыть излишний драматизм.

— Что?!

— Я родила. — Голос у Иззи дрогнул.

— Родила? В Калифорнии?

— Да нет же, — посмеялась Иззи. — Это давняя история. Я сама была ребенком. Мне тогда исполнилось шестнадцать. Рожала я в Германии — меня, как ты понимаешь, с позором отправили за границу. Это был мальчик.

— В Германии? Его отдали на усыновление?

— Можно и так сказать. Скорее, сбыли с рук. Этим занимайся Хью — не сомневаюсь, что он выбрал приличных людей. Но при этом ребенок сделался заложником случая. Бедняга Хью в то время был тверд как кремень, а наша матушка оставалась в стороне. Но главное вот что: он единственный знал фамилию той семьи, место жительства и все такое.

Куры подняли оглушительный гвалт, и Урсула предложила:

— Давай отсюда выйдем.

— Я всегда думала, — взяв Урсулу под руку, Иззи повела ее в сторону лужайки, — что в один прекрасный день наберусь храбрости и спрошу, что стало с ребенком, а потом, вероятно, сумею его разыскать. Моего сына, — добавила она, словно впервые примеряясь к этим словам.

У нее потекли слезы. На этот раз ее чувства, казалось, шли от сердца.

— А теперь Хью не стало, и я никогда не смогу отыскать моего малыша. Он, конечно, уже не малыш, он твой ровесник.

— Мой ровесник?! — Это не укладывалось в голове.

— Да. Но он — враг. Возможно, он сражается в воздухе… — (Они, не сговариваясь, посмотрели в голубое осеннее небо, свободное от друзей и врагов.) — …или в пехоте. Возможно, погиб или вот-вот погибнет, если не кончится эта проклятая война. — Иззи не сдерживала рыданий. — Возможно, его воспитали — боже упаси — как еврея. Хью не был антисемитом, наоборот, он близко дружил с этим вашим соседом, как его?..

— С мистером Коулом.

— Тебе известно, что делают с евреями в Германии?

— Силы небесные! — Откуда ни возьмись рядом с ними, как злая колдунья, появилась Сильви. — По какому поводу такие страсти?

— Поехали со мной в Лондон, — обратилась Урсула к Иззи.

Чем оставаться у Сильви — лучше уж под бомбежками люфтваффе.

Ноябрь 1940 года.

Мисс Вулф устроила для них небольшой фортепианный концерт.

— Для начала — Бетховен, — объявила она. — Я, конечно, не Майра Хесс,^{160} но подумала, что всем будет приятно послушать.

И первое и второе было правдой. Мистер Армитедж, оперный певец, спросил мисс Вулф, сможет ли она подобрать арию «Мальчик резвый» из «Свадьбы Фигаро», и мисс Вулф, в тот раз особенно покладистая, сказала, что конечно же постарается. Их исполнение получилось вдохновенным («неожиданно мужественным», высказала свое мнение мисс Вулф), и никто не возражал, когда мистер Буллок (что неудивительно) и мистер Симмс (что весьма удивительно) затянули на ту же музыку непристойные куплеты.

— Я это знаю! — обрадовалась Стелла, имея в виду, очевидно, музыку, но не слова, потому что она лишь с восторгом подтягивала «Там-ти-там, там-ти-там, там-ти-там-там» и так далее.

Их пост недавно приобрел двух новобранцев. Первый, мистер Эмсли, бакалейщик, перевелся к ним с другого поста, когда лишился и дома, и лавки, и сектора. Как мистер Симмс и мистер Палмер, он был ветераном прошлой войны. Второе приобретение оказалось более экзотическим. Стелла, одна из «балеринок» мистера Буллока, призналась (охотно), что работает «артисткой стриптиза», а оперный певец мистер Армитедж заметил:

— Все мы тут артисты, душенька.

— Гнусный извращенец, — пробормотал мистер Буллок. — В армию его — там бы живо пришел в чувство.

— Сомневаюсь, — сказала мисс Вулф. (Напрашивался вопрос: почему дюжий мистер Буллок сам не призван в действующую армию?)

— В итоге, — заключил мистер Буллок, — собрались вместе жид, гомик и шлюшка — прямо как в анекдоте.

— Нетерпимость — причина всех наших нынешних бед, мистер Буллок, — мягко упрекнула мисс Вулф.

После гибели мистера Палмера у всех, даже у мисс Вулф, сдавали нервы. Обиды надо отложить до мирных времен, думала Урсула. Дело было, конечно, не только в гибели мистера Палмера: все они почти не спали, все каждую ночь подвергались смертельной опасности. На сколько еще хватит немцев? Навечно?