Жизнь, придуманная ею самой

Поль стал поэтом «для всех», мы с Сальвадором постарались сохранить свое «я», вернее, его «я», сохранить свою свободу, независимость.

Что важней – личная свобода или эта самая служба обществу? И в чем она заключается?

Теперь Гала могла бояться только одного – безжалостного времени.

Они с Дали чувствовали это время физически, годы успеха не молодят, можно сколько угодно бодриться, но время берет свое.

Эти глупцы считали, что она боится старости!

Нет, не старости, а того, что следует за ней – смерти. Еще никому не удавалось пережить свою старость.

В молодости человек смерти не боится, она кажется нереальной и далекой, он способен даже заигрывать со смертью, бравировать возможностью встречи с ней, а вот в старости… В старости смерть из возможной угрозы переходит в разряд приближающегося и неизбежного события.

И тогда становилось страшно.

Гала не верила тем, кто твердил, мол, готов к окончанию своей жизни. Человек не может быть к этому готов, он вообще живет, только пока есть что-то впереди, пусть даже призрачное что-то.

И пока у человека есть это что-то впереди, он должен двигаться.

Тайна молодых любовников. Преддверие девятой жизни

Эти записи не увидят свет ни при моей жизни, ни при жизни Сальвадора, а если кто-то из тех, о ком пойдет речь дальше, посмеет открыть рот и сказать хоть слово… Они все знают, чего лишатся, они будут молчать!

Если бы те, кто мечтает о миллиардах, узнали десятую часть проблем миллиардеров, возможно, их мечты изменились бы.

Или нет? Для людей блеск золота ярче солнечного света?

Открою секрет: быть миллиардером невероятно приятно, но куда больше скучно и трудно.

Когда Гала в Кадакесе познакомилась с Сальвадором, никто не мешал им купаться нагишом в укромных бухточках, лазать по горам вдвоем без тысячи и одного соглядатая и вспышек камер, есть и пить, что хотелось, предаваться любви где угодно и мечтать о будущем.

Когда будущее вступило в свои права и мечты сбылись, стало скучно.

Это очень тяжело – сбывшиеся мечты.

Самое страшное для человека, когда ему больше не о чем мечтать, это страшней любых трудностей.

Сальвадор осуществил и свою многолетнюю мечту – создал ни на что не похожий дом в Порт-Льигате.

Рыбацкая халупа размером четыре на четыре метра, когда-то превращенная в уютное жилье собственными руками, а потом безжалостно разоренная самыми разными бандами, стал прирастать все новыми и новыми пристройками.

И здесь Дали остался верен себе.

Обычно дом начинают с проекта и фундамента, а если и возводят без плана, то все равно центральное помещение, к которому пристраивают что-то поменьше. В доме в Порт-Льигате все наоборот. Крошечная хижина хоть и осталась в основании, но дом рос, словно множась во все стороны. Каждый год они прикупали все новые и новые участки, пристраивали и пристраивали, нимало не заботясь о логике. Дом рос почкованием. В результате получилось… то, что получилось!

Многие и многие визитеры – чтобы только посмотреть на обожаемого мэтра и его непостижимую супругу.

Они толпились под окнами, млели от предложения пока присесть и выпить (в доме Гения!) простенького местного вина, отведать лангустов (кухарка тоже млела, представляя, что о ее стряпне знает уже половина мира), соглашались ждать, пока мэтр работает. Терпеливо ждали на жарком солнце.

Мэтр появлялся, словно божество, он даже не кивал, стараясь делать вид, что не слышит восторженного шепота:

– Дали… Сам Дали…

Сальвадор проходил к креслу, больше похожему на трон, поставленному, конечно, в тени, садился, глядя задумчивым взглядом вдаль, и, опираясь на трость с большим фальшивым бриллиантом, сидел. Толпа замирала, лицезрея божество.

Это был ежедневный спектакль, столь любимый посетителями, в котором Гала не принимала участия, она была завершением. Супруга Гения появлялась, когда он давал легкий знак, что сидеть надоело, хмуро оглядывала собравшихся, равнодушная, даже если бы среди гостей был сам король Испании, иногда кивала, иногда и вовсе разворачивалась и уходила.

Это был знак окончания спектакля. Гости понимали, что хозяйка не желает их видеть, и откланивались.

Никто не мог объяснить, зачем эти толпы тащились через полмира, чтобы посмотреть, как Дали лицезреет закат.