«Жизнь происходит от слова…»

Между тем ясно, что логическая завершенность теории есть ее конец, от избытка информации наступает ее «тепловая смерть». Подобно бабочке, посаженной на иглу в коробке, она утрачивает способность к полету, ее пыльца уже не встретится с солнечным лучом. Проявления педантичной рассудочности в противовес ложно истолкованной интуиции (которую сознательно изгоняют из исследовательских процедур во всех ее проявлениях) заглушают стремление к открытию действительно нового – новых сущностей, прежде всего. Возникает желание и самый объект – язык – подверстать под логические структуры, отсюда столь настойчивые поиски синтаксистов в области логики. Дело доходит до парадоксов. Логические структуры, «снятые» с языковых форм греческого языка (Аристотель) и обновленные в средневековой Европе под латинский, долгое время почитали образцом и при анализе русских синтаксических конструкций, отказывая им в своеобразии и логической точности. Современное желание подверстать их под категории английской речемысли того же происхождения: наводящим логическим принципом всегда остается нечто чуждое русской речи, и результатом подобных исследований становится бастард – на основе русской речи моделируется нерусский язык. Постулат о всеобщности логических структур давно развенчан, однако современный схоластик верит в непреложность образцов, привнесенных извне и оттого, как заставляют нас думать, божественных.

8. Отсюда же проистекает всеобщий интерес к семиотике. Схоласту кажется существенно важным раскрыть смысл символов, расшифровать образы, восстановить «архетипы» в культурологическом контексте истории, которая, в свою очередь, понимается весьма статично: «система – структура» не изменяются, ибо в противном случае были бы непознаваемы вовсе.

Неоправданные претензии семиотики на роль царицы гуманитарных наук определяются формальным аппаратом ее анализа, неразборчивостью в отношении к объектам исследования, предельной формализацией семантических исследований. Тут также доходит до парадоксов. Поскольку термин «язык» оказывается родовым по отношению к любому объекту, обладающему значением, а следовательно, и значимостью в своей системе (язык семафора, язык пчел и т. п.), то именно семиотику иные ее неофиты почитают единственно лингвистикой.

Это, в свою очередь, на новом витке рассуждений, искажает перспективу в осмыслении предмета и объекта языкознания как науки.

9. Дискуссии о роли термина-знака, вообще о дефинициях, также переполняют страницы современных филологических изданий. Это особенно острый вопрос, для многих – единственно важный в отношении к методу и методологии науки.

Движение мысли в сторону самой высокой абстракции (= до самых cущностных признаков «вещи», а следовательно, и номинации) в конце концов доводит номинацию до предельного гиперонима, который и остается в рамках данной науки на роли жреческого заклинания в наивысшем его ранге. Какая разница между идеальными гиперонимами «Бог» или «Система»? Получив их, только и остается, что заниматься дедуктивным подведением символов к частным проявлениям божественных же систем. Ранг таких систем, как можно судить по номинациям, постоянно повышается: то, что совсем недавно именовалось системой, стало называться комплексом или координацией, а теперь на подходе и новые клички – «концепция» и пр. За внешней строгостью научного термина стоит множество представлений, определений, понятий и просто традиций в употреблении слова.

Добросовестный ученый каждый раз обязан объяснить, что именно он понимает под системой, под структурой, под функцией и т. п. Благодаря основательно разработанной системе терминов мы живем в эпоху «сытенькой филологии», перекормленной гиперонимами – универсальными отмычками, но, увы, не ключом к истине. За божеством абстракций уже не видно земного – языка как речи. С самого начала исследования нам известно практически все: это – система, это – функция и т. д. Все большее отторжение от материи языка с неуклонно повышающимися степенями абстракции (что свойственно, в частности, современным неотомистам) и порождает устремленность к абстрактным универсалиям. Но не только это. Утрачивается интерес исследователя к причинно-следственным отношениям в языке, т. е. к идее развития языка. В дедуктивной схеме все задано, интерес представляет не причина, а личная цель (этична не истина, а польза), отсюда и столь свойственные многим современным направлениям филологии телеологические установки. Основатели структурализма вообще не скрывали своего положительного отношения к ним, но сегодня принято скрывать и это.