«Жизнь прошла. А молодость длится…» Путеводитель по книге Ирины Одоевцевой «На берегах Невы»

На «бечевах» висели или болтались разные корешки, сучочки забавной формы! Странные, вычурные, забавные, смешные и фантастические!..

Ремизов их называл «ЧЕРТЯГАМИ».

Он произносил это слово не только почтительно, но и с благоговейной уважительностью” (238, с. 156).

Также смотрите в воспоминаниях о Ремизове В. Смиренского: “Вдоль комнаты протянута нитка, на которой висят, покачиваясь, обезьянки, пауки и всякие чудища” (339, с. 166).

С. 300А за письменным столом сидит Алексей Михайлович, подвязав длинный хвост. Без хвоста он и писать не садится. – Здесь отразилась вошедшая в предание драматическая история, случившаяся в Петербурге во время новогоднего маскарада 3 января 1911 г. в квартире Ф. Сологуба и А. Чеботаревской. К. Эрберг в воспоминаниях в числе прочих костюмированных гостей, присутствовавших на маскараде, изобразил “Ремизова, как-то ухитрившегося сквозь задний разрез пиджака помахивать обезьяньим хвостом” (263, с. 61). Несколько дней спустя обнаружилось, что хвост этот был тайно отрезан от обезьяньей шкуры (одолженной Чеботаревской только на время) А.Н. Толстым, который и вручил его Ремизову (происхождения хвоста не объясняя). Разыгрался скандал, инициированный Чеботаревской и Сологубом, имевший серьезные последствия для многих его участников (подробнее см.: там же, с. 61–77).

С. 300Открыла мне Серафима Павловна. – С ней и пустой чай пить вкусно. – Сравните со словесным портретом С. Довгелло и описанием чаепития у Ремизовых в мемуарах В. Милашевского:

“Вскоре вышла в столовую и сама хозяйка дома – Серафима Павловна. Вот это уже настоящая «славянка» – дебелая, дородная, слегка уже расплывающаяся и улыбающаяся! Она выше ростом хозяина и он где-то «при ней» или около нее! Очевидно, внутренне очень стойкая и самостоятельная. <…>

Скоро все сели за стол, и Серафима Павловна стала угощать нас чаем. Я уже не помню, был ли за столом самовар с чайником, накрытым петухом, – как тогда полагалось, – какой-нибудь невиданной красоты и оригинальности, или был один большой чайник? Память моя эту деталь не сохранила. Выдумывать ничего не хочу! <…>

– Кушайте! Кушайте! – говорил Алексей Михайлович. – Чем богаты, тем и рады!.. Это ведь присыпано толченой печенью Черного Ворона!.. Попробуйте-ка достать!” (238, с. 156, 158, 159).

С. 300Гумилев достает из кармана пиджака ярко разрисованный картонный квадратик. – Все мы безгранично уважали Ремизова. – Речь идет о придуманной Ремизовым в 1916 г. Обезьяньей Великой и Вольной Палате – полушуточном объединении, членами которого были Андрей Белый, Блок, Замятин, Сологуб, В. Розанов, Ахматова и многие другие выдающиеся деятели русской культуры. Решение о принятии в Обезвелволпал принималось Ремизовым, он же определял чин вступившего, рисовал и выдавал принятому индивидуальный для каждого знак (см. фотографии множества таких знаков: 263, с. 63, 89, 201, 237 и др.) и специальное свидетельство и / или грамоту. “«Обезвелволпал» был «обществом тайным» и знак выдавался «для ношения тайно», выдавался с большим разбором (!) и большой осторожностью (!!), а то еще, того гляди, узнают!” (13, т. 1, с. 220).

Сравните также воспроизведение реплики Ремизова в воспоминаниях В. Смиренского: “– <…> Обезьяний знак рисуется только мною, а подписывается царем Асыкой собственнохвостно.

Тут Ремизов достает лист плотной бумаги, на котором причудливо разрисован обезьяний знак. Вверху непонятная, видимо, собственнохвостная подпись. Ремизов подходит к столу и вписывает в свободное, нарочито незакрашенное место мое имя” (339, с. 167).

На сегодняшний день выявлено 345 участников Обезвелволпала (263, с. 332). Гумилев входит в этот список как “кандидат в графы В.О. и В.П.” и “граф обезьяний” (там же, с. 342), а вот сведений о принятии О. в Обезвелволпал (если не брать в расчет ее воспоминаний) пока не обнаружено. Почти все участники группы “Серапионовы братья”, на творчество которых Ремизов оказал большое влияние, были участниками Обезвелволпала. Интересно, что в одной из своих заметок 1922 г. Ремизов с подачи В. Познера причислил к “Серапионовым братьям” О. (там же, с. 211).

С. 301…“два Жоржика”, как их называли. – Приведем здесь провокационную цитату из мемуарной книги Б. Лившица “Полутораглазый стрелец” (речь идет о середине 1910-х гг.): “Лоснясь от бриолина, еще не растекшегося по всему лицу, украдкой целовали Жоржики Адамовичи потные руки Жоржиков Ивановых и сжимали друг другу под столом блудливые колени” (208, с. 513).