«Жизнь прошла. А молодость длится…» Путеводитель по книге Ирины Одоевцевой «На берегах Невы»

И в комментируемом фрагменте НБН, и в приведенном отрывке из воспоминаний Белого подразумевается драма Блока “Балаганчик” (1906), полная кощунственных с точки зрения Белого и Соловьева образов, снижающих их некогда общие с Блоком идеалы. Белый коротко обозначает основной конфликт драмы и приводит знаменитую реплику Паяца из нее: “Помогите! Истекаю клюквенным соком!” (55, т. 4, с. 19).

С. 325“Цель поэзии… облеченной в солнце”… – Неточные цитаты из статьи Белого “Апокалипсис в русской поэзии” (1905): “Цель поэзии – найти лик музы, выразив в этом лике мировое единство вселенской истины. Цель религии – воплотить это единство. Образ музы религией превращается в цельный лик Человечества, лик Жены, облеченный в Солнце. <…>

Явись!

Пора: мир созрел, как золотой, налившийся сладостью плод, мир тоскует без Тебя.

Явись!” (38, с. 16, 28).

С. 325“Чик! Голову долой!” – как в армянском глупейшем анекдоте. – Сравните с. 463.

С. 325Всем нам, Аргонавтам, как золоторунным баранам. – Речь идет о сложившемся в 1903 г. кружке московских юных мистиков, вдохновителем которого был Белый. Также в кружок входили Эллис, С. Соловьев, А. Петровский и другие друзья и приятели Белого (в основном по университету). Участники кружка стремились обновить древнегреческий миф о путешествии героев Эллады на корабле Арго за золотым руном, которое понималось как мистическое путешествие к Солнцу. Блока аргонавты считали “своим”, поскольку его раннее творчество, наряду с поэзией Белого, было “основным резервуаром их мифологических представлений” (193, с. 139).

С. 325Она, обезглавленная, стала картонной куклой. – Сравните в “Воспоминаниях о Блоке” Белого: “…многое в нападеньях Л.Д. было горькою правдой: она – человек, а не кукла, не символ” (47, с. 143). Также сравните с монологом Пьеро в “Балаганчике” Блока:

Я стоял меж двумя фонарями
И слушал их голоса,
Как шептались, закрывшись плащами,
Целовала их ночь в глаза.

И свила серебристая вьюга

Им венчальный перстень-кольцо.
И я видел сквозь ночь – подруга
Улыбнулась ему в лицо.

Ах, тогда в извозчичьи сани

Он подругу мою усадил!
Я бродил в морозном тумане,
Издали за ними следил.

Ах, сетями ее он опутал

И, смеясь, звенел бубенцом!
Но, когда он ее закутал, —
Ах, подруга свалилась ничком!

Он ее ничем не обидел,

Но подруга упала в снег!
Не могла удержаться сидя!..
Я не мог сдержать свой смех!..

И, под пляску морозных игол,

Вкруг подруги картонной моей —
Он звенел и высоко прыгал,
Я за ним плясал вкруг саней!

И мы пели на улице сонной:

“Ах, какая стряслась беда!”
А вверху – над подругой картонной —
Высоко зеленела звезда.

И всю ночь по улицам снежным

Мы брели – Арлекин и Пьеро…
Он прижался ко мне так нежно,
Щекотало мне нос перо!

Он шептал мне: “Брат мой, мы вместе,

Неразлучны на много дней…
Погрустим с тобой о невесте,
О картонной невесте твоей!”

(55, т. 4, с. 15–16)

Приведем здесь еще одну цитату из воспоминаний Белого о Блоке:

“Вот – чтение «Балаганчика» или удар тяжелейшего молота: в сердце; пришел еще рано, – в приподнятом настроении: ведь написана гениальная вещь; ведь писала Л.Д. «Балаганчик» – «хороший» <…>.

Л.Д. с взвинченной аффектацией, стремительно принимала гостей (наблюдал, удивляясь ее экспансивности, новой в ней); каменный и угловатый А.А. деловито потаптывался, раскрывая гостям портсигар; был сюртук в этот вечер поношен на нем.

Все расселись на мягкие кресла; А.А. монотонно читал себе в нос:

– Истекаю я клюквенным соком.

Нелепые мистики, ожидающие Пришествия, девушка, косу (волосяную) которой считают за смертную косу, которая стала «картонной невестой», Пьеро, Арлекин, разрывающий небо, – все бросилось издевательством, вызовом: поднял перчатку! Назвать «Балаганчик» хорошим – не мог; и его написал А.А. Блок?” (47, с. 131–132).