«Жизнь прошла. А молодость длится…» Путеводитель по книге Ирины Одоевцевой «На берегах Невы»

Это первое впечатление подымало вопрос: «Где ты видел его?» И казалось, что должен бы был дать ответ себе: «Видел духовно, в стихах». Нет, – тот образ, который во мне возникал из стихов, соплетался сознанием с образом, возникавшим во мне неизменно: с фигурою малого роста, с болезненным, белым, тяжелым лицом, – коренастым, с небольшими ногами, в одежде, не сшитой отлично, с зажатыми тонкими, небольшими губами и с фосфорическим взглядом, вперенным всегда в горизонт, очень пристальным, очень рассеянным к собеседнику; я, разумеется, видел А.А. с перечесанными назад волосами; не думал, чтоб он был такой <…>.

А курчавая шапка густых чуть рыжеющих и кудрявых, и мягких волос, умный лоб – большой, перерезанный легкою складкой, открытый, так ласково мне улыбнувшийся рот и глаза, голубые, глядящие вовсе не вдаль с чуть сконфуженной детскостью, рост, эта статность, – нет, все это было не Блоком, давно уже жившим во мне, «Блоком» писем интимнейших, «Блоком» любимых стихов, мной затверженных уже два года. Скажу: впечатленье реального Блока, восставшего посредине передней арбатской квартиры (мне Блок рисовался на фоне заневских закатов, на фоне лесов, у горы) – впечатление застало врасплох; что-то вовсе подобное разочарованию подымалось” (45, с. 187–189).

С. 322…у вас были звездные глаза, опахала-ресницы… – Сравните в мемуарах Б. Зайцева о Белом: “Особенно глаза его запомнились – не просто голубые, а лазурно-эмалевые, «небесного» цвета <…>, с густейшими великолепными ресницами, как опахала оттеняли они их” (141, с. 79).

С. 322Может быть, я и был красив, но как Ставрогин. – …истерически ломаясь и хихикая. – Сравните с портретом Ставрогина в “Бесах” Достоевского: “Волосы его были что-то уж очень черны, светлые глаза его что-то уж очень спокойны и ясны, цвет лица что-то уж очень нежен и бел, румянец что-то уж слишком ярок и чист, зубы как жемчужины, губы как коралловые, – казалось бы, писаный красавец, а в то же время как будто и отвратителен. Говорили, что лицо его напоминает маску” (131, с. 42).

Как было уже многократно отмечено, к портрету Ставрогина восходит изображение Николая Аполлоновича Аблеухова из романа Белого “Петербург” (этот персонаж был наделен многими чертами автора романа):

“Вспоминая теперь этот свой неудачный поступок, Николай Аполлонович неприятнейшим образом улыбался, представляя собой довольно смешную фигуру: запахнувшись в шинель, он казался сутулым и каким-то безруким с заплясавшим по ветру длинным, шинельным крылом; с таким видом свернул он на Невский; начинало смеркаться; кое-где в витрине поблескивал огонек.

– «Красавец», – постоянно слышалось вокруг Николая Аполлоновича…

– «Античная маска…»

– «Аполлон Бельведерский».

– «Красавец…»

Встречные дамы по всей вероятности так говорили о нем.

– «Эта бледность лица…»

– «Этот мраморный профиль…»

– «Божественно…»

Встречные дамы по всей вероятности так говорили друг другу.

Но если бы Николай Аполлонович с дамами пожелал вступить в разговор, про себя сказали бы дамы:

– «Уродище…»” (40, с. 59–60).

В книге “Между двух революций” Белый признался, что этот портрет в “Петербурге” был списан им не с себя, а с Блока: “…это «голое», злое лицо крепко вляпалось в память; и – стало лицом Аблеухова-сына, когда он идет, запахнувшись в свою николаевку, видясь безруким с отплясывающим по ветру шинельным крылом” (51, с. 94–95).

С. 322Я поздоровался с ними за руку… – …приехавшая с визитом. – Сравните в “Воспоминаниях о Блоке” Белого: “…от этого пуще сконфузился; бросился торопливо приветствовать гостя, супругу его, проявляя стремительность большую, чем подобало; не по себе мне было; и мое состояние, я чувствовал, передается А.А.: он становится и любезным, светским, смущаясь смущеньем моим и выдавая смущение тем, что он мешкается в передней; вот что я почувствовал; происходила заминка, – у вешалки; я старался повесить пальто; а А.А. в это время старался запрятать в карманы свои рукавицы. Одна Любовь Дмитриевна не поддавалась смущенью; нарядная, в меховой своей шапочке, ожидала она окончания церемонии встречи” (45, с. 189–190).

О муфте Л.Д. Блок Белый упоминает, описывая свою первую встречу с Блоками, в книге “Начало века”: “…не смущалась нарядная дама, супруга его; не сняв шапочки, ярко пылая морозом и ясняся прядями золотоватых волос, с меховою, большущею муфтой в руке прошла в комнаты, куда повел я гостей и где мать ожидала их” (50, с. 288).

С. 323Мама ждала нас в гостиной. – …без памяти влюбился в него. – Сравните в “Воспоминаниях о Блоке” Белого: