«Жизнь прошла. А молодость длится…» Путеводитель по книге Ирины Одоевцевой «На берегах Невы»

Дитя, не тянися весною за розой,
Розу и летом сорвешь,
Ранней весною сбирают фиалки,
Помни, что летом фиалок уж нет.
Дитя, торопись, торопись:
Помни, что летом фиалок уж нет.

Теперь твои губы, что сок земляники,

Щеки, что розы Gloire de Dijon,
Теперь твои кудри, что шелк золотистый,
Твои поцелуи, что липовый мед.
Дитя, торопись, торопись:
Помни, что летом фиалок уж нет.

Летом захочешь фиалок нарвать ты,

Ан уж фиалок – то нет.
Горько заплачешь, весну пропустивши,
Но уж слезами ее не вернешь…
Дитя, торопись, торопись:
Помни, что летом фиалок уж нет.

Самым известным исполнителем этого романса был Владимир Александрович Сабинин (1888–1930), с портретом которого ноты и продавались.

С. 413…как профессор Брауде и Метнер… – Сравните в мемуарах Г. Иванова, которые, как мы уже отмечали, активно использовались О. в качестве сырья во время написания фрагментов НБН о Кузмине:

“Уже не в салоне, а окруженный знатоками, поет и играет Кузмин. Каратыгин. Метнер. Браудо. Они внимательно слушают это странное «чудо». Подражательно? – Еще бы. Банально? – Банально. Легковесно? – Легковесно. Но…

– Михаил Алексеевич, еще, еще спойте…” (157, т. 3, с. 106).

На самом деле ни музыковед Эмилий Карлович Метнер (1872–1936), взаимоотношения которого с Кузминым были скорее прохладными, ни Евгений Максимович Браудо, бывший приятелем Кузмина еще по “Аполлону”, сотрудниками которого оба числились (см.: 188, по именному указателю), никогда музыкальные произведения Кузмина не “превозносили”.

С. 413–415Сам Кузмин, понимая свои недостатки… – Дайте мне чаю! Горячего чаю! – Сравните в мемуарах Г. Иванова:

“Кстати – о кузминской музыке. Сам он определял ее так:

– У меня не музыка, а музычка, но в ней есть яд.

Точное определение.

Какая-нибудь петербургская гостиная. Дамы и молодые люди, поднесенные к глазам лорнетки, учтивые улыбки.

– Михаил Алексеевич, сыграйте.

Кузмин по-женски жеманится.

– Право, не знаю…

– Пожалуйста, пожалуйста.

Жеманясь, Кузмин идет к роялю. Тоже как-то по-женски трогает клавиши. С улыбкой оборачивается.

– Но что же мне играть? Я не помню, я забыл ноты…

Дитя, не тянися весною за розой,
Розу и летом сорвешь…

Кузмин, картавя и пришептывая, поет, по-старушечьи, подыгрывая что-то сладко-меланхолическое. Голоса у него нет. Пустые, глуповатые слова, пустая, глуповатая музыка под XVIII век. Не музыка – музычка. Закройте глаза: разве это не бабушка-помещица, окруженная внуками, играет, вспоминая молодость, старинные чувствительные романсы? <…>

Не музыка – музычка. Но в ней – яд. <…>

Дребезжит срывающийся голос, плывут с простенькой мелодией – глуповато-чувствительные «стишки», привычно сталкиваются незатейливые рифмы” (157, т. 3, с. 106).

Я – и это одно из моих больших сожалений – никогда не была в “Бродячей собаке”. – Кабаре “Бродячая собака” было закрыто 5 марта 1915 г. О. в это время уже жила в Петрограде (340, с. 829), однако в круг артистической петроградской богемы она тогда, разумеется, не входила.

Любовь расставляет сети… – …Что уготовил нам рок. – О. с ошибками цитирует начальные строки произведения Кузмина “Фавн”, вошедшего в его вокальный цикл “Куранты любви” (1910):

Любовь расставляет сети
Из крепких шелков;
Любовники, как дети,
Ищут оков.

Вчера ты любви не знаешь,

Сегодня весь в огне.
Вчера меня отвергаешь,
Сегодня клянешься мне.

Завтра полюбит любивший

И не любивший вчера,
Придет к тебе не бывший
Другие вечера.

Полюбит, кто полюбит,

Когда настанет срок,
И, будет то, что будет,
Что приготовил нам рок.

Мы, как малые дети,

Ищем оков,
И слепо падаем в сети
Из крепких шелков.

(179, с. 5–6)

Кузмин неожиданно обрывает на высоком нежном “ля”… — Отсылка к строке “На высоком нежном la” из стихотворения Кузмина “Прогулка на воде”. См. его текст на с. 549.