«Жизнь прошла. А молодость длится…» Путеводитель по книге Ирины Одоевцевой «На берегах Невы»

Если б ты был небесный ангел,
Вместо смокинга носил бы ты стихарь
И орарь

из парчи золотистойКрестообразно опоясывал бы грудь.

Если б ты был небесный ангел,

Держал бы в руках цветок или кадилу
И за нежными плечами
Были б два крыла белоснежных.

Если б ты был небесный ангел,

Не пил бы ты vino Chianti,
Не говорил бы ты по-английски,
Не жил бы в вилле около Сан-Миньято.

Но твои бледные, впалые щеки,

Твои светлые, волнующие взоры,
Мягкие кудри, нежные губы
Были бы те же,
Даже если бы был ты небесный ангел.

Впервые это стихотворение было опубликовано уже после выхода НБН – см.: 183, с. 466. Однако ранее те же строки, что и О., и с той же ошибкой привел в своих мемуарах Г. Иванов (157, т. 3, с. 148).

С. 417“Мнозии страсти бороли меня”… – Отсылка к словам церковного песнопения: “От юности моея мнози борют мя страсти, но Сам мя заступи и спаси, Спасе мой!” (Антифон, глас 4-й).

С. 417 – Я даже руки на себя наложить хотел. – В 1894 г. Кузмин предпринял попытку самоубийства (64, с. 32).

С. 417Я почти год провел в Италии, в монастыре около Генуи. – В Италию Кузмин отправился весной 1897 г. Здесь он общался с каноником Мори и под его руководством много читал и молился. Однако это общение происходило не в Генуе, а в городах Тосканы, окружающих Флоренцию. В Петербург Кузмин вернулся в середине июня этого же года (64, с. 61–75).

С. 418Это был молодой послушник Джиованни. – На самом деле у Кузмина в Италии завязался короткий роман с lift-boy’ем Луиджино (там же, с. 61).

С. 419…до самого нашего дома на Почтамтской. – …уехать во Францию. – См. с. 454. Эта квартира действительно принадлежала тете Адамовича, эмигрировавшей во Францию, – Вере Семеновне Белей (?–1944). Отметим, что в конце октября 1921 г. Кузмин побывал в этой квартире, о чем оставил запись в дневнике от 28 октября: “Сплетничали. Кукольное хозяйство, игра во взрослых, но мило и Одоевцева ничего” (185, с. 497).

С. 420Я увидела Ахматову впервые летом 1918 года в Петербурге на Литейном проспекте. – Судя по публикациям отрывков из НБН в “Русской мысли” в 1962 и 1964 гг., именно с фрагментов об Ахматовой О. начала писать свою книгу. Однако публикация воспоминаний Ахматовой о Мандельштаме в № 4 альманаха “Воздушные пути” за 1965 г., содержавшая чрезвычайно резкие оценки мемуаров Г. Иванова, О. сильно расхолодила. 20 августа 1966 г. она жаловалась в письме к В. Маркову: “Я предполагала, что мною «закончен труд завещанный от Бога»[66]. Оказывается, нет. Надо еще добавить две главы. Об Ахматовой и Анненкове. Об Ахматовой я сначала не хотела писать, так как она гнусно поступила по отношению к Жоржу в «Воздушных путях», выставив его каким-то вралем, хвастающимся своей вымышленной близостью с Гумилевым и с ней. <…> Но раз она умерла – то какие могут быть с нею счеты?” (427, с. 505).

Р.Д. Тименчик предполагает, что еще раньше “до некоторых русских парижан” (и до О., вероятно, тоже) мог дойти “какой-то конспект одного из повторяющихся ахматовских монологов” с инвективами в адрес мемуаров О. про Гумилева, процитированных в диссертации С. Драйвера (366, с. 541). Он приводит отрывок из письма Г. Струве к Р. Гринбергу от 13 февраля 1965 г.: “Слыхали ли Вы о том, что в Париже по рукам ходит письменный протест А.А.А. против воспоминаний Одоевцевой о Гумилеве и его отношениях с нею, А.? До меня этот слух дошел не из Парижа, а оттуда мне никто об этом не писал” (364, с. 712–713).