«Жизнь прошла. А молодость длится…» Путеводитель по книге Ирины Одоевцевой «На берегах Невы»

Хотя такой “протест” составлен не был, в записных книжках Ахматовой, а также в дневниках и воспоминаниях ее современников сохранилось множество ахматовских темпераментных разоблачений эмигрантских мемуаров (в том числе и мемуаров О.) о Гумилеве. Приведем здесь два выразительных фрагмента из записных книжек: “Примерно половина этой достойной шайки (Струве…) честно не представляют себе, чем был Г<умиле>в, другие, вроде Веры Невед<омской>, говоря о Гумилеве, принимают какой-то идиотский покровительств<енный> тон, третьи сознательно и ловко передергивают (Г. Ив<анов>). Ярость Одоевцевой уже совсем непонятна” (143, с. 251); “Ни Одоевцева, ни Оцуп Петербурга и не нюхали. Они появились в <19>19 г., когда все превратилось в свою противоположность и, во-первых, все уехали. Если Од<оевцева> и Оц<уп> дожили до начала нэп’а – это не меняет дела. Нэп был дьявольской карикатурой на 10-е годы” (там же, с. 264).

Процитируем также разнообразные вариации полюбившегося Ахматовой суждения, направленного против мемуаров О., В. Неведомской и А.А. Гумилевой: “Г<умиле>ва нам описывают три дементные и ничего не помнящие старухи. (А.А. Г<умиле>ва, Вера Неведомская и Ирина Одоевцева)” (там же, с. 254); “Три безумные старухи (А.А. Гумилева, Вера и Одоевцева). Это не конкурс красоты” (там же, с. 267); “…верить трем дементным старухам (А.А. Гумилевой, В.А. Неведомской, И. Одоевцевой), все забывшим, все мощно опошляющим и еще сводящим какие-то свои темные счеты…” (там же, с. 363).

Нужно отметить, что именно Ахматовой в первую очередь НБН обязаны репутацией недостоверного, тенденциозного источника сведений об эпохе. С подачи Ахматовой такую точку зрения транслировали Н.Я. Мандельштам (см. с. 633), В.С. Муравьев (“Бывают… воспоминания бредовые, вроде как у мегаломанки Одоевцевой” (10, с. 46)), С.И. Липкин (“До Анны Андреевны дошла каким-то образом книга Ирины Одоевцевой «На берегах Невы», в которой утверждалось, что молодая поэтесса нечаянно увидела в ящике стола Гумилева большое количество кредиток и револьвер. <…> Понятно, как вознегодовала Анна Андреевна, читая эту красивую выдумку об отце ее репрессированного сына, о поэте, с чьим именем навсегда и грозно связано ее имя” (209, с. 163). Отметим, что до Ахматовой ни книга О., ни отрывок про письменный стол и кредитки (не револьвер!) дойти не могли) и др.

Приведем, впрочем, заочное возражение Л.К. Чуковской на одну из резких обвинительных речей Ахматовой: “По мнению Анны Андреевны, многие страницы книги Страховскоro написаны со слов поэтессы Ирины Одоевцевой <…>. «Такое может изобрести только баба…. Яд, яд обо мне», – восклицает Ахматова. Между тем Одоевцева в своих воспоминаниях (“На берегах Невы”, Вашингтон, 1967 и M., 1988) говорит об Анне Андреевне весьма уважительно. Kнигa Одоевцевой, несомненно, изобилует большими погрешностями – но неуважения к Ахматовой в ней нет. Беда там другая: недостоверность. Мыслимо ли, например, через десятилетия по памяти воспроизводить живые диалоги?” (405, т. 2, с. 676). Также приведем реплику Ахматовой 1965 г., запомнившуюся Н.А. Струве: “У Ирины Одоевцевой, в отличие от Георгия Иванова, зловредного вранья нет. Но уж очень она из себя вдову Гумилева изображает. Таких вдов у Гумилева было множество” (358, с. 186). Сравните с зафиксированной П. Лукницким еще в 1925 г. иронической характеристикой, которую Ахматова дала О.: “неофициальная вдова” (216, с. 83). Об О. и Ахматовой подробнее см. также: 199, с. 59–67; 366, с. 541–547.

С. 420Я сразу узнала ее… – …исчезла в каком-то подъезде. – В одной из газетных публикаций отрывков из НБН О. отодвигает дату своей первой встречи с Ахматовой на год раньше: “Ахматову я впервые увидела в 17-м году летом в Петербурге на Литейном” (279, с. 5).

В комментируемом фрагменте речь идет о знаменитом альтмановском портрете Ахматовой 1914 г. (см. вкладку к нашему путеводителю). Сравните в газетной публикации фрагментов из НБН:

“Она была совсем такая, как на портрете Альтмана. Только еще прелестнее. Я узнала ее челку до бровей, ее гордый профиль, «синий пожар ее очей» и ее тонкую, гибкую, будто стилизованную фигуру. Я остановилась и глядела на нее во все глаза, забыв все правила благовоспитанности. Она прошла мимо меня своей скользящей, легкой походкой:

Так беспомощно грудь холодела,
Но шаги мои были легки…

Удивительно легки. Ее тонкие ноги с высоким, как на портрете Альтмана подъемом, казалось, действительно, еле касались земли.

Я, как зачарованная, пошла за ней. Она шла довольно быстро, не оглядываясь, совершенно не обращая внимания на то, что я, как ее тень, следую за ней. Так мы прошли весь Невский и завернули на Морскую. Я все ждала, что она уронит перчатку.

…Я на правую руку надела
Перчатку с левой руки —

ведь надевая не на ту руку перчатку, легко уронить другую. Или платок.

– Приду и стану на порог.
Скажу: Отдай мне мой платок…