Жизнь Пушкина

Между тем, заботы эти сразу, как появился Пушкин в Москве, его обступили. Еще в Болдине, получая ледяные письма невесты, он понимал, что они внушены, если не продиктованы, матушкой Натальей Ивановной. Современница вспоминала: «Когда он жил в деревне, Наталья Ивановна не позволяла дочери самой писать к нему письма, а приказывала писать всякую глупость и, между прочим делать ему наставления, чтоб он соблюдал посты, молился богу и пр. Наталья Николаевна плакала от этого». Среди народных песен, записанных Пушкиным в Болдине, есть и такая:

Теща про зятюшку сдобничала,
Сдобничала да пирожничала,
Испекла пирог во двенадцать рублей,
Солоду, муки на четыре рубли,
Ягодов, изюму на восемь рублей.
Теща по горенке похаживала,
Косо на зятюшку поглядывала:
Как тебя, зятюшку, не разорвало,
Как тебя, зятюшку, не перервало!

С тещей, хоть и думал Пушкин, что «сладил», предстояло еще немало хлопот. Свадьба по-прежнему висела на волоске. Вера Федоровна Вяземская по просьбе жениха ездила к Гончаровым и просила поторопиться. Однако был, кажется, и в 1831 г. момент, когда Пушкин, уставший от самодурства Натальи Ивановны и от собственных сомнений, готов был расстаться с мечтою о семейном счастье и «удрать» в армию. Собираясь заложить имение в Опекунском совете, он, шутя, напевал Нащокину старую песню: «Не женись ты, добрый молодец, а на те деньги коня купи». Приятель Пушкина С. Д. Киселев писал в те дни: «Мне сдается, что он бы с удовольствием заключил отступной контракт». 16 февраля, за два дня до венчания осведомленный в московских сплетнях почт-директор А. Я. Булгаков сообщал брату: «В городе опять начали поговаривать, что Пушкина свадьба расходится: это скоро должно открыться. Середа последний день, в который можно венчать^[87]. Невеста, сказывают, нездорова. Он был на бале, отличался, танцевал, после ужина скрылся. — Где Пушкин, я спросил, а Гриша Корсаков серьезно отвечал: Il a été donc ici toute la soirée, et maintenent il est allé trouver sa promise^[88]. Хорош визит в пять часов утра и к больной! Нечего ждать хорошего, кажется; я думаю, что не для нее одной, но для него лучше было бы, кабы свадьба разошлась».

Но в тот самый день, 16-то, видно, все было решено бесповоротно, потому что 17-го Пушкин созвал у себя (по-видимому, уже в доме Хитровой на Арбате, неподалеку от Смоленской площади) мальчишник. Он прощался с холостой жизнью. Приглашал особыми записочками. Явились брат Лев Сергеевич, Баратынский, Нащокин, Вяземский, Языков, Денис Давыдов, Иван Киреевский и еще несколько человек. Вечер получился шумный, суматошный. П. И. Бартенев в 1850-х годах расспрашивал еще остававшихся в живых стариков — участников того мальчишника. Вот отрывочная запись одного разговора: «Накануне свадьбы был очень грустен и говорил стихи, прощаясь с молодостью. А закуска из свежей семьги^[89]. Обедало у него человек 12. На другой день он был… очень весел, смеялся, был счастлив, любезен с друзьями». Есть и другая запись, со слов Киреевского: «Пушкин был необыкновенно грустен, так что гостям его даже было неловко. Он читал стихи прощание с молодостью, которых после Киреевский не видел в печати». Какие стихи, до сих пор неизвестно — даже самые доброжелательные и педантичные мемуаристы их не запомнили. На какой-то бумаге, сохранившейся у Пушкина после мальчишника, остались строки Вяземского:

Пушкин! Завтра ты женат,
Холостая жизнь прощай-ка,
Об-земь холостая шайка…

Дальше понять трудно: видно, было нечто озорное, намеренно зачеркнутое. После того как гости разошлись, к вечеру, Пушкин уехал к невесте.

В руках Бартенева было какое-то французское письмо, написанное Пушкиным перед самой свадьбой. По утверждению пушкиниста, письмо «поразительное по удивительному самосознанию или провидению судьбы своей. Там Пушкин прямо говорит, что ему, вероятно придется погибнуть на поединке». Бартенев никогда ничего не выдумывал: быть может, какое-то не дошедшее до нас письмо существовало…

Наутро, в день свадьбы Наталья Ивановна прислала сказать, что все опять придется отложить — нет денег на карету. Кстати, на жениховский фрак Пушкин разоряться не стал — венчался во фраке Нащокина. Жених послал денег — свадьба состоялась. Сперва венчать собирались в домовой церкви князя С. М. Голицына, но митрополит Московский Филарет запретил: не положено. Венчали в приходе, где жила невеста, у Большого Вознесения. Если верить легендам и некоторым позднейшим записям Бартенева, во время венчания Пушкин, нечаянно зацепив за аналой, уронил крест; когда кольцами менялись, одно упало на пол; погасла свечка; первым устал держать венец шафер жениха. Пушкин будто бы шепнул кому-то: «tous les mauvais augures^[90]…»