Жизнь русского обывателя. Часть 1. Изба и хоромы

Еще в Средневековье на Руси укоренился основной способ земледелия, основной севооборот – трехполье. Пахотная земля делилась на три клина. В одном, основном, сеялась основа жизни – озимая рожь. Не уродилась рожь – жизнь пошла под уклон. А нередкие неурожаи могли быть от множества причин. Оказалась осень дождливой или зима обильной снегами, а весна – талыми водами – вымокли зеленя (всходы озимого хлеба). Затянулась осень, переросли зеленя, легли снега на мокрую землю – выпрели зеленя. Выдалась малоснежной и морозной зима – вымерзли зеленя. Выдалось засушливым начало лета – и ржица стоит малорослая да изреженная: колос от колоса – не слыхать голоса. Да и колос-то сам не радует: тонкий и короткий, зерно в нем легкое. Во время цветения ржи вместо легкого ветерка и теплой солнечной погоды ударили дожди – не удалось зерно. Набежала черная, как ночь, градовая туча – и вместо радовавшей сердце колосистой нивы – вбитая в грязь солома. Пришла пора жать рожь, а тут сплошные тучи обложили небосвод, дожди льют не переставая. Жалко трудов? Да нет, трудов-то как раз не жалко, если результат радует. А вот чем жить придется осень, долгую зиму, весну и первую половину лета, до нови? И чем отсеешься на следующий год, ежели нынче и посеянного не соберешь?

Пахался озимый клин в конце лета, в августе. Это только горожанин думает, что пашут землю весной. Нет, пахарь выходил в поле с сохой дважды, а то и трижды в году. И под озимый пахали пар – отдыхавшую землю. Убрали в августе яровые – и забросили клин. Весной по стерне густо поднялись сорные травы, а к середине лета козелец вымахал уже выше колена. Тут, в междупарье, наступало время навозницы: вскидывали на телеги тяжелые пласты сырого навоза крепкими навозными вилами мужики, гнали лошадей с навозом в поле подростки, а там бабы равномерно раскидывали его по полю. А там пришла пора и пахоты под озимые: мужик с сохой проходил по полю, подрезая корни сорняков, запахивал навоз, заваливал стебли сочных сорных трав. Думаете, вспахал и ушел? Нет. Пахать приходилось дважды («двоить»), а лучше и трижды («троить»). Сначала вдоль полосы, потом поперек, а потом – снова вдоль, чтобы разбить гребни и борозды, разровнять поле. И если было время, то проходили по пашне еще и бороной, кругами, разравнивая пахоту. Тут-то только наступало время сева озимой ржицы.

Если в доме был старик, сев поручался ему: старики медлительны, зато работают тщательно и вдумчиво. Да и опыта им не занимать. Ведь механических сеялок нет, а есть севалка, лукошко, повешенное на грудь, из которого, широко размахнувшись, сеяльщик веером разбрасывал зерно вокруг себя. Сеять нужно ровно и равномерно, чтобы не было в одном месте загущенных всходов, а в другом – разреженных. Всегда есть соблазн побыстрее кончить работу. Чтобы избежать этого, сеяльщик делал шаг вперед одной ногой, шел боком. А вторую ногу, как тормоз, приволакивал за собой. Заодно широкий мужичий лапоть «заволакивал» часть уже посеянного зерна. А закончится посев – бабы и подростки выходили на пашню с боронами, заволакивали посеянное зерно, засыпали его.

Второй клин – яровой. Его пахали весной. А весна не ждет, время уходит, почва иссыхает. Нужно успеть захватить влагу. Весенняя пахота – самая тяжелая: мужик пахал без передыху. Кажется, уже шла речь о том, что пахарю нужны были две лошади: одна работала до обеда, другая, свежая – после обеда. А пахарь шел за лошадью с раннего утра до позднего вечера, все один. И не просто шел. Если пахал он сохой, то, с одной стороны, налегал на нее, чтобы сошники поглубже врезались в землю. А с другой, неустойчивую соху приходилось практически держать на руках, чтобы не вильнула она в сторону, чтобы не было огрехов – невспаханного клинышка. Старая, опытная лошадь шла вперед сама, ступая ровно и влегая плечами в хомут. Молодую приходилось вести под уздцы, ровно вдоль уже вспаханной борозды; на этот случай в доме был парнишка, сызмальства приучавшийся к труду земледельца.

И опять же пахоту двоили или троили, разбивали комья и гребни бороной, а потом сеяли. Когда сеяли? А вот когда земля «поспеет». Тут опять старик нужен был с его опытом и чутьем. Придет старик в поле, возьмет в руки пясть землицы, потрет ее, закрыв глаза, и скажет: «Пора!». А то так снимет портки и сядет голым задом на землю: достаточно ли тепла набрала? Что сеяли в яровом поле? Там, где росла, – пшеницу. Немного землицы отводилось под полбу – разновидность пшеницы, из которой однако хлеб не пекли, а варили только кашу. Помните, у А. С. Пушкина Балда рядился с попом в работники и просил себе за службу горшок полбы? В южных районах сеяли и просо – тоже на кашу. Но в основном, чтобы наполнить «кашник» (горшок для каши), сеяли гречиху. Недаром гречневую кашу называли русской. Мало того, что гречка дает силы, так гречиха еще и удобряет землю, а ее полые корешки после уборки, выгнивая, оставляют ходы в земле, через которые проходит в нее и воздух, и влага.