Жизнь русского обывателя. Часть 2. На шумных улицах градских

Надобно пояснить, что зажиточные хозяева, промышлявшие городским извозом, содержали особого рода кареты, иногда даже щеголеватые или по крайней мере претендовавшие на шик. Эти кареты и нанимались на время в необходимых случаях. Так, в московском купеческом быту особенно богатые свадьбы не обходились без раззолоченных, с зеркальными стеклами и фонарями «ечкинских» (поставляемых предпринимателями Ечкиными) свадебных карет, запряженных тройками.

В отличие от «ваньки», профессиональным извозчиком был «голубчик» или «живейный» извозчик из мещан или окрестных крестьян, но постоянно, летом и зимой занимавшимся извозом. У него в хороших городских санях или пролетке была запряжена неплохая резвая лошадь, а иногда пара (полуямская упряжка) или тройка, закладывавшаяся уже в ковровые сани с суконной полостью на волчьем меху. Голубчики хорошо знали город, ездили быстро, иногда и лихо, но и стоили дороже, от 50 копеек.

Профессиональные извозчики, особенно в небольших провинциальных городах, да и в Москве тоже, нередко знали сравнительно немногочисленных клиентов в лицо. Вот что вспоминал об этом В. А. Оболенский: «В Петербурге, где я постоянно жил, у нас не было «знакомых» извозчиков, а у кудринских (в Москве. – Л. Б.) жителей было несколько, считавших их “своими господами”. И когда кто-нибудь ехал из Кудрина в город, то посылал на Кудринскую площадь горничную нанять не просто извозчика, а Ивана или Петра, и наказывали, что если сегодня Петр выехал на вороной – то Петра, а если на гнедой – то Ивана, и у меня, садившегося в родном городе на первого попавшегося извозчика, в Москве, где я юношей бывал даже не каждый год, был свой извозчик Яков, который, завидев меня издали, снимал шапку и, отвешивая низкий поклон, говорил: “Здравья желаем вашему сиятельству, давненько к нам не жаловали”, а затем, нахлобучив шапку на затылок, небрежно добавлял: “Куда отвезти прикажете?”. И я чувствовал, что он “мой”, но в гораздо большей степени я был “его”, ибо не сесть на него и не поехать без торга было бы с моей стороны нарушением какого-то его права, а моей обязанности, заключавшейся также в том, чтобы платить ему раза в три дороже нормы» (95, с. 44).

В петербургском быту чем-то средним между «ваньками» и «голубчиками» были «вейки» – «…финны, приезжавшие на своих маленьких сытых лошадках из далеких финских деревень. С первого дня масляной недели весь город заполнялся вейками (Бог знает, почему их так называли). Они не знали улиц Петербурга и за любой конец брали “ривенник” – единственное русское слово, которое умели произносить. И вот за “ривенник” в маленькие санки садилось 4–5 человек, а суровый флегматик-финн мчал такую веселую компанию через весь Петербург. По Невскому вейки носились целыми тучами наперегонки, поощряемые подвыпившими седоками. Мужчины гикали, женщины визжали, а бубенчики заполняли воздух своими веселыми переливами. Мало кто в дни масляной недели садился на извозчиков, которые имели угрюмый вид и норовили хлестнуть кнутом всякого обгонявшего их вейку: “Ишь черт желтоглазый”» (95, с. 13).

Самым дорогим извозчиком был лихач. У него под шелковой сеткой были кровные или полукровные резвые лошади, часто заменявшиеся свежими, щегольский экипаж, летний даже на «дутиках», пневматических резиновых шинах, бархатная полость на медвежьем меху. К лихачу без рубля, а то и трех и подходить было незачем. Нередко лихачей на срок нанимали любители роскошной светской жизни, почему-либо не имевшие своего выезда: лихач должен был ожидать нанимателя у подъезда дома в определенные часы. На дорогих лихачах ездили гвардейские офицеры, аристократы, подгулявшие богатые купчики, на них катались с дорогими кокотками и актрисами за город, их поили шампанским и коньяком, они привыкали к шальным деньгам и роскошной жизни. В результате если положительные голубчики нередко выходили «в люди», заводя несколько упряжек и нанимая извозчиков, то лихачи часто спивались или кончали жизнь в больнице.