Жизнь русского обывателя. Часть 3. От дворца до острога

И опять же намного лучше было положение матросов: во время кампании они находились на кораблях, а зимой жили в зданиях флотских экипажей, стоявших во всех портовых городах.

Связанные общей тяжелой службой, тесным общением в строю и вне его, солдаты представляли собой монолитную массу. Армия долго была кастовой. Обычно солдаты неофициально объединялись в землячества, что даже поощрялось, и при наборе просьбы направить в полк, где служит односельчанин, служили отец или дед, принимались во внимание. Уже говорилось о большой роли воспитания солдат в духе преданности не только Престолу и Отечеству, на страх врагам внешним и внутренним, но и полку. До нас дошел огромный массив солдатских песен, отчасти авторских, но утерявших имена авторов, а отчасти, видимо, самодеятельных, проникнутых боевым духом и бодростью. Песня признавалась также средством воспитания, и на походе или привале специально впереди роты вызывались «песельники» для поднятия духа. На флоте даже существовала специальная команда: «Команде петь и веселиться!». Кроме того, солдаты были официально в бытовом отношении объединены в артель с общим хозяйством и выборным артельщиком, хранившим артельные деньги и закупавшим продукты. Эти тесные связи начали ослабляться лишь к концу XIX в., когда с введением всеобщей воинской повинности нарушилось социальное единство солдат, сокращенные сроки службы (с 1874 г. 6 лет с льготами по образованию, а с 1904 г. – 3 года) заставляли солдата думать не столько о жизни в полку, сколько о будущем. Теперь на унтер-офицера – сверхсрочника смотрели как на «шкуру», выслуживающуюся перед офицерами, а на офицеров – как на врагов, а не как на однополчан.

Вполне естественно, что какой-либо «воспитательной и культурно-массовой» работы, кроме необходимой для воспитания преданности, дисциплины и стойкости, с солдатами и матросами не велось. До середины XIX в. даже элементарная грамотность не была отличительным свойством нижних чинов; только кантонисты, о которых говорилось в своем месте, были хорошо грамотны и даже в ряде случаев владели специальными знаниями. Во второй половине столетия ситуация изменилась. Уже сокращение сроков службы по образованию при введении всеобщей воинской повинности должно было подвигнуть население к учебе. Инициатор и двигатель военной реформы, военный министр граф Д. А. Милютин потребовал непременного обучения нижних чинов грамоте, возложив эту обязанность на младших офицеров, и в запас выходили хотя бы элементарно грамотные люди. Наличие грамотности непременно учитывалось при повышении рядовых в унтер-офицеры. Недовольные этим, ретрограды ворчали, что Милютин из средней школы сделал плохие военно-учебные заведения (младшие классы кадетских корпусов были обращены в военные прогимназии и гимназии), а из армии – плохую школу. Кое-где, особенно в гвардии и на флоте (флотские офицеры вообще отличались более высоким уровнем культуры) с нижними чинами проводили громкие читки, иногда солдат водили в театры и музеи и вообще либеральные молодые офицеры, которых немало завелось с превращением военных училищ в общесословные, много внимания уделяли просвещению солдат. Да, наконец, всеобщая воинская повинность просто привела в казармы огромную массу людей из всех сословий, нередко хорошо образованных, что изменило облик армии, особенно высоким уровнем грамотности и общей широтой культуры отличались матросы: новый флот с его сложной техникой не мог иметь неграмотных, невежественных матросов.