Жизнь с турбонаддувом

Что такое бомба постоянного объема? Сосуд, который выдерживал высокие давления и куда подавался воздух под давлением, впрыскивалось топливо, происходило воспламенение, сгорание, и все эти процессы фиксировались различными датчиками, в том числе и на кинопленку. «Бомба» имела две прозрачные стенки из высокопрочного стекла, позволявших наблюдать за всем, что происходит внутри. Скоростная кинофотосъемка давала возможность рассмотреть этот процесс в замедленном виде. 50–60 тысяч кадров/сек. (диапазон скоростей до 105–107 кадр/сек). При просмотре скорость переводили на 25 кадров/сек, изображение шло медленно, что позволяло посчитать время, которое уходит на процесс воспламенения, сжатия. Съемка осуществлялась специальной камерой. Это было необычайно интересно, давало возможность все видеть, узнавать много нового, мы с большим энтузиазмом занимались всем этим.

Бомба постоянного объема для исследования процессов воспламенения и горения

Как я уже сказал, проводились все эти исследования в лаборатории АН СССР, в Институте двигателей, директором которого был Борис Сергеевич Стечкин. Там же в это время работал Александр Александрович Микулин, как и Стечкин, племянник отца русской авиации – Николая Егоровича Жуковского.

Три года я занимался вместе с моими руководителями изучением процессов воспламенения и горения в этой бомбе и проектировал системы этой установки, в том числе механизм единичного впрыска топлива. На эту тему был мой дипломный проект, который я делал уже под руководством Алексея Николаевича Воинова, профессора, также приглашенного Максом Самойловичем Ховахом на кафедру. А. Н. Воинов – крупный ученый, очень многое сделал по изучению процессов воспламенения и горения в Институте химической физики Академии наук СССР, где он работал у лауреата Нобелевской премии, академика Николая Николаевича Семенова. Получилось, что через киностудию, занятия в которой поначалу меня здорово отвлекали от учебы, я обрел специальность, профессионально состоялся. Быть может, это случайные совпадения, но они стали для меня судьбоносными.

В Академии наук была действительно настоящая академическая наука и интересная работа не только потому, что ею занимались энтузиасты, буквально горевшие работой. Было необходимо влезть в процессы кинетики, химии, изучить многое другое. В итоге все выходило на высокий научный уровень, этими процессами сгорания занимались в Институте химической физики АН СССР. Затем подключился профессор Генрих Абрамович Соколик, математик из лаборатории магнетизма АН СССР, – занимался математическими методами квантовой механики. Многие ученые подключались к этой работе. От фундаментальных исследований можно было переходить к реальной практике. Не просто посмотрели, как что сгорает, но делили это на разные зоны – предпламенные и другие. Это можно было не только посчитать, перевести в цифры – задержка воспламенения, распространения пламени, но еще и визуально наблюдать, надо было модернизировать установку. Вот этим я занимался.

Не думаю, что Стечкин на меня обратил внимание во время моей работы у него. Но, тем не менее, на защите моего диплома он был единственным, кто буквально засыпал меня вопросами, потому что в тех процессах сгорания никто особо не разбирался, а у меня был диплом «Проектирование механизма единичного впрыска для бомбы постоянного объема». Там обязательно требовалось, помимо исследовательской, наличие конструкторской части, и у меня она была. Помню, Борис Сергеевич меня спросил, как я считал болты на этой бомбе. Он очень положительно отозвался о моей дипломной работе. Впоследствии жизнь еще раз соединила меня с этим великим ученым и интереснейшим человеком, но об этом я расскажу отдельно.

А тогда мне приходилось дважды, а то и трижды в неделю ездить в лабораторию на Краснопролетарскую улицу, что параллельно Новослободской, выкраивая время после учебы. Это, разумеется, не оплачивалось. В наше время слово «оплата» вообще не употреблялось. Главное, что было интересно, необходимо – серьезная научная работа на серьезном уровне, а не самодеятельном, как я занимался анализом газа в МАДИ. Я попал в круг подлинных ученых, которые вели настоящие исследования, приобщился к научной деятельности, увидел все ее стороны и особенности. Это было познавательно для меня как для студента и полезно для самих ученых, которым были необходимы дополнительные руки, и я им помогал, жадно впитывая знания и опыт. У меня была возможность погрузиться в плодотворную профессиональную среду, чего теперь студенты практически лишены.