Жизнь счастливая, жизнь несчастная

Больных было много, капельницам не было ни конца и края. Порой мне в голову приходила мысль, что идёт война и я нахожусь в эпицентре событий. Всюду царил хаос – крики, беготня, некогда было сходить в туалет, не говоря уже о том, чтобы просто перевести дух. Но случались и периоды затишья, когда я могла спокойно и без спешки перемещаться по отделению и даже спрашивала у Татьяны Михайловны, не нужна ли ей помощь.

В первый день работы меня отправили с капельницей в отделение этажом выше. Когда дверь лифта открылась, я словно очутилась в параллельном мире. После шумного, кишащего больными, врачами и медсёстрами отделения терапии это место показалось мне слишком спокойным, слишком тихим и слишком чистым. В отделении никого не было видно, на посту было пусто. Я зашла в палату и увидела перед собой юную девушку, которая сидела на кровати, вытянув перед собой ноги. Её кожа была насыщенного болезненно-жёлтого цвета, тело худое, волосы на голове отсутствовали. Рядом с ней стояла темноволосая женщина, одетая в кофту и юбку ниже колена. Девушка смотрела телевизор. Я подключила капельницу и осторожно ушла, словно боясь каким-нибудь неловким движением оскорбить больную и её родственницу.

Больше меня не отправляли в отделение этажом выше. Ночью девушка скончалась.

Однажды, во время перерыва на обед, моя коллега спросила меня: «А ты не боишься мёртвых?»

Я никогда не думала над тем, боюсь ли я мертвецов. Когда я училась в школе, у моей одноклассницы были похороны её отца, который покончил с собой. Я стояла в конце толпы и увидела лишь призрачные черты человека, лежащего в гробу, но не испытала ни страха, ни ужаса.

«Дело в том, – продолжила коллега, – что мы сами отвозим в морг умерших». Что ж, теперь я узнала ещё одну сокрытую от меня информацию.

В морге мне довелось побывать не раз и не два. Однажды мы с коллегой, с которой я дежурила в ночную смену, отвозили почившую старушку, которая за неделю до смерти двинулась умом. В один из дней она выбежала в коридор босиком, в длинной хлопковой сорочке и закричала, выпучив глаза, что палата – это туалет. Отчасти в её словах была доля правды. В палату, которая находилась напротив процедурного кабинета, часто определяли лежачих больных, которые испражнялись в медицинские утки. Временами оттуда несло фекалиями и мочой, запахом грязных немощных тел.

Мы погрузили тело старушки на каталку, спустились на грузовом лифте вниз и вышли на тёмную улицу. Морг располагался недалеко от больницы, поэтому нам не пришлось долго идти. Внутри было сумрачно, горел довольно тусклый свет и я чувствовала запах едкого формалина. Первое, на что мы с коллегой обратили внимание, было тело юной особы. Она лежала на холодном столе, покрытая трупными пятнами, одетая в белое свадебное платье.

Я узнала её. Эту девушку привезли на каталке в наше отделение несколько недель назад. Она вела дурной образ жизни, употребляла наркотики и в итоге очутилась в отделении терапии с букетом болезней. Я носила ей капельницы с плазмой. Сначала она разговаривала и даже улыбалась, но её состояние быстро ухудшалось. Вскоре она утратила дар речи, издавала нечленораздельные звуки, её движения были вялыми и бессмысленными. С ней всё время была её мать, которая кормила её с ложечки и меняла подгузники.

Моя коллега сказала, что девушек, которые ни разу не были замужем, после смерти принято облачать в свадебный наряд. Мы покинули морг, пришли в отделение и вскоре разошлись: я ушла в сестринскую, которой служила маленькая тесная комнатушка, а моя коллега устроилась в просторной ординаторской, где стоял большой мягкий диван, а под потолком был подвешен телевизор. Ночь прошла спокойно. Я крепко спала, пока не прозвенел будильник. Утром коллега пожаловалась, что не могла уснуть из-за увиденного в морге. Образ мёртвой девушки в пышном белоснежном платье не выходил у неё из головы.