Жизнь (СИ)

— Про колобка и про Красную Шапочку, — улыбнулась я, мой мальчик отлично вписался в компанию детей Селесы.

— Мы такие не знаем! — вразнобой зашептались они и вылезли из кустов. — А колобок это что?

— А мне можно сказки послушать? — Дошка стояла на крыльце с веником. Она вымела избу перед приходом мамы.

В горницу заходить не стали, расселись прямо на кухне. Пока мальчишки, подпихивая друг друга кулаками, угомонились, Дошка закрыла калитку за Жереном и вернулась в избу. Я помогла ей сдвинуть засов, которым запиралась крепкая, толстая дверь дома, зажгла свечу от уголька в печке и, оглядев четыре пары глаз, которые сияли в ожидании сказки, и начала:

— Жили-были дед и баба…

Рассказывала я не спеша, в лицах изображая всех героев. Тьма по углам кухни, всполохи пламени, причудливые тени создавали атмосферу, на которую сказка ложилась особенно легко. Дети весело хохотали над незадачливыми животными, упускающими веселого колобка, сердились на хитрую лису, из-за которой сказка так быстро закончилась, испуганно затихли, когда Красная Шапочка повстречала волка и с облегчением выдохнули, когда все закончилось хорошо.

Прошло уже не меньше получаса, а Жерена с Селесой не было.

— Дошка, — улыбнулась я, скрывая тревогу, — а до харчевни далеко?

— Нет, — мотнула головой девочка. Она еще не начала беспокоиться, — уже должны вернуться…

— Тетька Елька, а можно еще сказку? — Миха с Сиргой смотрели умоляюще.

— Мама, — вторил им Лушка, — расскажи еще!

Я рассмеялась. Лучше рассказывать сказки, чем мучиться в ожидании.

— Ну, слушайте… Посадил дед репку…

Сказок я знала много… и из этого мира, и из другого. Я рассказала еще две, но Жерена все не было. Дошка отвлеклась вместе со всеми, и я не стала напоминать ребенку, что ее мама уже должна была прийти.

В доме совсем стемнело, а свеча сгорела на половину. Но ни Жерена, ни Селесы не было. Пый несколько раз заходился истошным лаем, от чего у меня сжималось сердце… в голове я уже прокрутила самые худшие из всех возможных вариантов и не могла остановиться. Больше всего я боялась, что толпа, которая убила несчастную «шмару» и подожгла дома в другом конце города, доберется сюда. И тогда у нас не будет ни единого шанса спастись.

Я рассказывала сказку про Али-бабу и сорок разбойников, когда свеча замигала и погасла, оставляя нас в темноте. Это была моя единственная свеча, та, которая осталась после ритуала. Я уже тысячу раз пожалела, что не купила сегодня свечей про запас…

— Ой, как уже темно, — испуганно прошептала Дошка, — а где же мамка с дядькой Жереном?!

— Где мамка? — всхлипнули почти хором Миха и Сирга. И громко зарыдали, не получив ответа.

— Тетька Елька, — голосок Дошки дрожал, девочка еле сдерживала слезы, — почему они еще не пришли?!

— Сегодня же праздник, — сказала я весело, — все гуляют. Наверное, в харчевне очень много народу и ваша мамка готовит им еду. И ее охраняет дядька Жерен. Значит нечего бояться, он же вон какой сильный!

— Мамка никогда не задерживалась, — всхлипнула Дошка, — она всегда приходила, когда темнело. И приносила нам еду… а если она не придет?

— Придет, — заверила я, хотя уже сама этой уверенности не чувствовала. — а пока мы с вами будем есть борщ! Кто голоден, поднимите руки!

Ребятишки стихли, изредка всхлипывая. Скудного отсвета углей из открытой печной дверцы было достаточно чтобы увидеть их удивленные мордашки.

— А зачем поднимать руки? — спросил Лушка.

— А что такое «борьсч»? — поинтересовалась Дошка.

— Борщ — это очень вкусный суп. А руки надо поднимать, чтобы я могла увидеть, кто из вас голоден. А то вдруг, — я улыбнулась, — кто-то хочет отказаться от ужина! Так как? Кто хочет есть, поднимите руки!

Все четыре ручонки взмыли в небо. Дети везде дети.

С помощью Дошки я разлила суп по тарелкам, радуясь, что сварила много. Хватит накормить всю детвору и взрослым останется. Полагаю, что Селеса и Жерен не зря задерживаются. И когда вернуться, тоже скорее всего будут голодны.

«Борьсч» зашел на ура. Дети снова отвлеклись и забыли про свои страхи. А я приправила ужин сказкой.

Мальчишки съев все без остатка задремали прямо за столом. Набегались. Устали. А Лушка еще и голодал сколько дней подряд, вот после сытной пищи его и разморило.

— Дошка, — прошептала я, чтобы не разбудить ребятню, — пора спать. — Девочка, которая тоже клевала носом вскинулась. Я поняла, она не ляжет пока не придет Селеса. И предложила, — давай уложим маленьких. Потом ты покормишь Анни, а я помою посуду.

— Давай, — зевнула Дошка.

Сначала я отнесла в горницу Миху и Сиргу. В темноте видно было не особенно хорошо, но мне удалось разглядеть, обстановка в хозяйской части была не бедной. Кровати, за ситцевыми занавесками, были с резными спинками. И тюфяки были набиты не соломой, а шерстью.

Потом я вручила Дошке Анни, налила молока в рожок и подняла совсем заснувшего Лушку на руки. Унесла его наверх, уложила на постель и накрыла одеялом…

— Мама, — прошептал мальчишка одними губами, — а хочу домой…

Я пригладила растрепавшиеся вихры, наклонившись поцеловала его в лоб и прошептала:

— Мы уже дома, сынок. Спи спокойно. Все будет хорошо…