Жизнь среди людей

Несколько раз Соня Ильвес пыталась со мной заговорить. Она спрашивала, как я, но я отвечал, что никак, и уходил. Ее не должны были видеть со мной, иначе над ней бы тоже начали смеяться или говорить про нее гадости. Иногда она заходила к нам в класс и пыталась спорить с Артемом Хвостовым, но Алина Шишкина каждый раз останавливала ее.

Я ничего не понимал. Ничего-ничего. Тогда, в октябре, Алина сама взяла меня за руку. Она говорила, что я помог ей собраться.

Но сейчас она просто молчала. Ей было все равно.

И я не понимал, почему так. Разве я сделал ей что-то плохое? Разве я кому-то сделал что-то плохое?

Неделя пятая

Что мои одноклассники обсуждали на пятой неделе, я не знал, потому что снял немного денег с банковской карты и купил самый дешевый mp3-плеер. Потом зашел в интернет-кафе и скачал свою любимую музыку. Я не носил карту в школу, потому что боялся, что ее могут отобрать.

Жить сразу стало легче. Когда кто-то что-то говорил, я просто делал музыку громче. Правда, иногда Артем Хвостов подбегал ко мне, вырывал наушник и кричал мне на ухо, что я псих, урод или зомби.

Я заметил, что Игорь гораздо больше кричит на меня, когда мамы нет дома, и решил ей об этом сказать. Мама не поверила мне. Аргумент, что я никогда раньше не обманывал, больше не работал. Ведь я несколько раз соврал ей за последние три месяца. Очевидно, теперь она считала, что я патологический лжец.

Когда я сказал, что она тоже меня обманывала, мама меня ударила. Не больно, не сильно. Просто раскрытой ладонью.

Тогда я замолчал. Я уже понял, что надо молчать, когда тебя хотят ударить и – тем более – когда уже ударили. Значит, тот, кто ударил, очень-очень злится. Это было просто понять.

Гнев, ненависть, злость – это просто. Это очень просто.

Мне очень хотелось стать солипсистом, как в детстве, но почему-то не получилось. Я уже не мог поверить в теорию, что мир – это порождение моего разума. Хотя так было бы проще. Я больше не мог прятаться в выдуманные миры, как в детстве. Я больше не мог прятаться в фантазию о том, что на самом деле я с другой планеты.

Когда я писал стихи, мой мозг успокаивался. Стихи становились мной.

Мне всегда нравились стихи без персонажей и действий, в отличие от пьес. Четкие рамки поэзии имеют логику, ритм, структуру. Но при этом стихотворение – это абстракция, которая вырвалась за пределы материального мира.

Я чувствовал, что я существую, когда начал писать.

Весь этот мир моего разума творенье
Порожденье безумных нейронных цепей
Все слабости, все пожеланья и стремленья
Лишь только дхармы солипсических сетей

Только это неправда.

Один раз я оставил mp3-плеер на парте, а сам ушел в туалет. Когда я вернулся в класс, то увидел, что на моем месте сидит Артем Хвостов и слушает музыку.

– Какая хрень, – закричал он, и мне стало противно от его голоса, – Нормальную музыку слушать не пробовал?

Я подошел к нему, чтобы отобрать плеер, но Артем кинул его над моей головой. Я обернулся, и оказалось, что его поймал Гриша Зыбин.

К нему я подходить не стал. Просто молча сел на свое место.

Плеер мне так и не отдали, поэтому я снова остался без музыки.

Неделя шестая

Я почти привык. Просто открывал глаза утром, собирался и шел в школу. Сидел на уроках, возвращался домой, где заставал Людмилу Сергеевну. Игорь приходил домой около семи вечера, мама около десяти.

Близился конец первого полугодия. Мама и Игорь пообещали мне вернуть ноутбук после Нового года. Они говорили, что я наконец-то стал стараться.

На самом же деле я стал учиться хуже. Перебивался с тройки на четверку, но все же вытягивал четверки. Но поскольку троек у меня не было, то всем было все равно.

На Новый год мама и Игорь собирались полететь в Чехию вдвоем, а Людмила Сергеевна собиралась к своим родственникам в Тверь, а мы с Владом должны были остаться дома. Я очень ждал, чтобы они все поскорее уехали.

Артем Хвостов становился наглее. Он без разрешения брал мой рюкзак и выкидывал оттуда вещи.

Он даже порвал мой учебник по физике (библиотечный).

Во время уроков он кидался в меня жвачкой.

Жвачка попадала мне в волосы, и мне приходилось уходить в туалет, чтобы ее выдирать.

Влад помог аккуратно склеить учебник, вырезал оставшуюся жвачку из моих волос и, кажется, переживал за меня. По крайней мере он все время спрашивал, как у меня дела. Это было удивительно. Хотя мы мало разговаривали из-за отсутствия двери, мы успели неплохо узнать друг друга.

Влад был кандидатом в мастера спорта по легкой атлетике, учился в одиннадцатом классе и собирался поступать в университет физической культуры (или как-то так). Он не был похож на Игоря. Не кричал, не угрожал, не ругался. Я никак не мог поверить, что у них половина общих генов. Очевидно, гены Игоря оказались рецессивными.

И хорошо.