Жизнь Суханова в сновидениях

Потом на смену дождю пришел снег, покалывая голую шею и руки Анатолия холодными иголками, и откуда-то набежали люди, и все стали кричать, и сам он тоже куда-то побежал, все быстрее и быстрее, обеими руками прижимая к груди папку с рисунками; и были шарахавшиеся от него темнеющие улицы, и какая-то старуха, вскрикнувшая от испуга на углу, а потом разразившаяся проклятьями ему в спину, и лохматая, тихо скулившая дворняга, надолго за ним увязавшаяся, и после чей-то тихий двор, где с голых веток, и со всех карнизов, и со всех подоконников нудно, безостановочно капала вода, — и мир накренился и снова мягко ускользнул, как уносимый течением бумажный кораблик, неумело сложенный детской рукой…

В этом дворе и нашел его через несколько часов Сашка Морозов: неподвижно сидя прямо на земле, он провожал взглядом клочки бумаги, тонущие в потоках воды. Без умолку разговаривая громким голосом, Сашка решительно обнял его за плечи и куда-то повел, и там тоже были люди — кого-то он, наверное, знал, кого-то нет; той ночью их с матерью усадили в машину и отвезли за реку, в незнакомый дом со множеством смежных клетушек, переходящих одна в другую как цепочка из мышеловок. Ему запомнились низкие давящие потолки, уродливые коричневые с красными зигзагами обои в коридоре и огромная ржавая ванна на нелепо растопыренных звериных лапах. Тощая востроносая женщина неловко суетилась вокруг него, совала ему чашку еле теплого бульона и все время приговаривала «бедняжечка мой»; а неулыбчивый мальчик с соломенными волосами, на вид лет десяти, таращился блестевшими от любопытства глазами и ходил за ним как привязанный, будто ждал, что Анатолий в любую минуту выкинет что-нибудь необыкновенное.

Мальчику этому Анатолий за ненадобностью отдал все свои уцелевшие рисунки. У этих безымянных, бесполезных людей они с матерью пробыли довольно долго — вероятно, несколько дней, а то и неделю, потому что уже при них неотступная, отупляющая скорбь, которая сковала его так, что он утратил счет времени, начала мало-помалу, вздох за вздохом, его отпускать, и как-то вечером он уже сидел рядом с матерью и, с сухими глазами и непонятной бесчувственностью, повторял: «Ну, будет, будет», пока она с отчаянным облегчением рыдала ему в плечо. Этой же ночью они ушли по заснеженной Москве обратно к себе на Арбат.

Никаких следов приготовленного отцом сюрприза он так и не нашел. Среди скудного отцовского имущества не было и намека на важное открытие. В письменном столе хранились аккуратные стопки технических справочников, вставленная в рамку фотография Надежды Сергеевны еще молодой, трогательно стеснительной девушкой и томик Пушкина с закладками и двумя энергичными восклицательными знаками, начертанными красным карандашом на полях возле фразы «Ученый без дарования подобен тому бедному мулле, который изрезал и съел Коран, думая исполниться духа Магометова». Еще от него осталась прикнопленная к стене картинка из детского журнала (яркий красно-бело-золотой воздушный шар), поперек которой Павел Суханов написал своим размашистым, уверенным почерком: «Никому не давай подрезать тебе крылья».

В последующие месяцы Анатолий часто задумывался над этой фразой, гадая, была ли это случайная цитата или нечто более осмысленное — личный девиз отца, быть может, клятва в храбрости, которую тот в конечном счете не сдержал, ибо не являлся ли добровольный уход из жизни, особенно на фоне стольких вынужденных смертей, самым очевидным проявлением трусости? А его решение свести счеты с жизнью прямо у них на глазах казалось Анатолию еще и жестоким, недостойным того человека, каким виделся ему отец, и в потаенных, самых детских уголках сознания он лелеял надежду, что это вышло случайно, по трагическому, нелепому, бессмысленному стечению обстоятельств — что отец просто поскользнулся на мокром подоконнике, встречая их какой-то клоунской, сумасбродной выходкой. (На самом деле этот мучительный осадок неуверенности остался навсегда, не растворяясь окончательно даже в более поздние времена, когда ему стало ясно, что ни в какой больнице Павел Суханов не лежал, что его, подобно несчастной учительнице музыки, подобно Градскому с женой, подобно сотням тысяч других, арестовали как врага народа; и хотя он выжил, пройдя кто знает какими кругами ада, и был выпущен во время войны, когда страна испытывала острую нехватку опытных офицеров и военных специалистов, в том числе и квалифицированных авиаконструкторов, и по лагерям прокатилась волна поспешных освобождений, однако за годы мучений дух его был, похоже, сломлен и более не исцелился.)