Жизнь Суханова в сновидениях

Всякий раз, когда Анатолий заикался об этом, мать, наверное лучше его понимавшая, что же именно произошло, начинала осыпать его слезливыми упреками, и он вскоре перестал задавать вопросы. Уже в первый год после победы он заметил, что ее слегка нервозный ответ: «Мой муж умер во время войны» — сменился горделивым утверждением: «Мой муж погиб в войну», отчего их семейная, очень личная и не до конца ясная трагедия постепенно стала восприниматься как неотъемлемая часть другой трагедии, светлой и благородной, коснувшейся миллионов людей и освященной единой, великой целью. Он не возражал — так было даже проще.

А потом, в мае сорок седьмого, незадолго до получения аттестата зрелости, когда он поздним вечером лежал на спине и смотрел, как на потолке вспыхивают неровные отблески праздничного фейерверка по случаю второй годовщины Дня победы, а мать за перегородкой вздыхала в беспокойном сне, — в тот самый миг, когда особенно яркая слепяще-красная вспышка рикошетом отскочила от сиротливого крюка из-под люстры, до него дошел подлинный смысл слов, которые он привык считать прощальным наставлением отца. «Никому не давай подрезать тебе крылья», — написал Павел Суханов, и это был не завет храбрости и не дерзкий вызов, как прежде считал Анатолий. Это было предостережение, упреждающее напоминание о том, что жить стоит лишь тогда, когда никто не унижает твое достоинство, когда жизнь свободна и безопасна;и единственный способ не дать подрезать себе крылья — это не отращивать крылья вовсе.

И в тот самый вечер, когда горящие следы праздника стекали с неба, Анатолий впервые ясно понял, чего он хочет: жить так, чтобы в предрассветной тиши не бояться стука в дверь; чтобы оберегать мать, которая не пережила бы еще одной потери; чтобы когда-нибудь увидеть взросление собственного сына; чтобы достичь успехов, пусть даже скромных, в какой-нибудь уважаемой, негромкой и нужной профессии, — одним словом, жить так, как живет обыкновенный человек, который не витает в облаках, а обеими ногами стоит на земле, который мечтаниям предпочитает простую житейскую мудрость рабочих будней. Он дал себе зарок, настоянный на горечи минувших лет: выкроить из окружающего мира свое собственное маленькое, надежное счастье. Под утро он уже составил мысленный список своих способностей, и, заключив, что умение рисовать было единственным его реальным навыком, решил податься в Московский художественный институт имени Сурикова, который был ничуть не хуже прочих институтов.

Шар полыхающего света перечертил его поле зрения, волоча за собой огненный хвост и прерывая течение его мыслей. В некотором смятении — неужели салют Победы еще не закончился? — Анатолий Павлович сморгнул и вгляделся в окружающий мрак. Мгновение ушло у него на то, чтобы вспомнить, что на дворе год тысяча девятьсот восемьдесят пятый, что ему пятьдесят шесть лет, что ютится он на неудобном диване, мучаясь очередным невыносимым видением из прошлого. В кабинете висела холодная сырость. Сообразив, что ночью с него сползло одеяло, он свесился вниз и стал удрученно шарить по ковру в поисках шерстяного кома — но тут пылающий шар оранжево-красных искр, вырвавшийся за пределы его воспоминаний, снова проплыл мимо балкона, сразу за ним — другой, а следом еще и еще. С московских небес падал бесшумный огненный дождь.

Несколько секунд он недоверчиво наблюдал за этим зрелищем, а потом торопливо выпутался из простыни, распахнул дверь и выскочил на балкон. У него над головой безумец с обезьяньей физиономией шумно рвал газеты, комкал страницы и, поджигая, безостановочно бросал их вниз с девятого этажа. Суханов слышал бумажный шорох, нервное чирканье спичек и легкомысленный беззубый посвист. Задрав голову, он закричал в небо:

— Эй, вы! Немедленно прекратите, слышите?

Падение огненных шаров остановилось, и через балконные перила перевесилось замаранное сажей старческое лицо; глаза его сияли невозможным счастьем.

— Время упущено, — объявил он радостно. — Ты опоздал к началу революции на пять минут. Я же сказал: ровно в четыре! Теперь жди следующего раза.

Не успел Суханов придумать внятный ответ, как старик с поразительной резвостью скрылся, а в следующее мгновение сверху вниз лениво проплыла целая газетная полоса, объятая пламенем. Суханов успел выхватить взглядом отдельные слова — «перемены», «решающий», «молодежь»; черные на расплавленном золоте, они вспыхнули мельком, прежде чем страница разлетелась стаей жарко тлеющих клочьев и приземлилась на одном из нижних балконов. Было очевидно, что раньше или позже что-нибудь где-нибудь неминуемо загорится.

С тихой яростью Анатолий Павлович ругнулся и пошел к телефону вызывать пожарных.

Глава 11

— Хоть бы одну ночь спокойно поспать, — сказал Василий. — Или это несбыточное желание?