Жизнь удалась

— На хрен ты мне нужен. У меня и без тебя проблем хватает.

— А если сейфа вообще нет? Или он пустой?

— Тогда вернешься, и продолжим разговор.

— Ага. А ты уже сбежишь.

— Не успею. Туалет прямо у выхода.

— Ладно, — сказал капитан. — Убедил.

— Еще бы, — осторожно, но с заметным облегчением засмеялся Кактус. — Убедить можно кого угодно в чем угодно. Точно уходишь?

— Да.

— Правильно. На твоем месте так поступил бы любой нормальный человек.

— Я — ненормальный.

— Я тоже, — опять засмеялся Кактус. — Откуда ты вообще взялся?

— Из тьмы ночной.

— Ты мне все испортил.

— Ты, Кактус, по жизни порченый. В морге был — ты?

— Может, и я.

— Где взял похожего жмура?

— Купил, — желчно ответил Кактус.

— Где Матвеев?

— Далеко. И бог с ним. Забудь про Матвеева.

— Я ухожу, — сказал капитан, не трогаясь с места. Он поднял оружие и прицелился.

— Вот и умница, — обрадованно сказал Кактус. — Только это…

Капитан молчал.

— Але! Мент! Слышишь меня?

Капитан не издал ни звука.

— Ушел, да? — изо всех сил заорал Кактус. — Ты правильно сделал, мусор!

Капитан не двигался. Теперь он дышал только через широко открытый рот. В принципе абсолютная тишина не требовалась — за спиной капитана, в комнате, довольно громко бормотал включенный телевизор; догорая, потрескивали в камине поленья; в самом подвале жужжала неисправная лампа дневного света.

Выждав несколько минут, Кактус позвал:

— Эй! Мусор! Ты где?

Капитан ждал.

Кирилл Кораблик, по прозвищу Кактус, не выдержал и получаса. Сначала вел себя тихо — прислушивался. Потом стал сопеть и отдуваться, даже что-то шептать себе под нос — то ли посылал проклятия, то ли жаловался самому себе на судьбу; далее опять затих. Капитан ждал.

Как только из-за края стены показалась голова, капитан нажал на курок.

У Кирилла Кораблика оказалось узкое тело шестнадцатилетнего подростка. Круглое лицо, пушистые светлые ресницы и острый нос с ноздрями, красными от кокаинового насморка. Маленькие ступни — от силы тридцать седьмого размера. И необычайно длинные и тонкие пальцы рук. Капитан носком ботинка отодвинул от тела пистолет, наклонился.

— Больно, — задыхаясь, прошептал умирающий.

— А ты думал — будет щекотно?

— Я небо вижу…

— И чего?

— Оно — оранжевое.

7. Конец вратаря

В хорошем большом доме, если строили его дальновидные люди, всегда есть второй выход. Запасный. В идеале — потайной. Захлопнув за собой дверь и стараясь не слушать, как с той стороны отчаянно молотит кулаками попавший в западню Кактус, Никитин дикими прыжками побежал в самый дальний, глухой угол участка. Нашел, что искал: узкую стальную калитку. Испугался, что засов намертво приржавел — но после нескольких крепких ударов ноги железо поддалось. Навалился всем телом, втиснулся в щель, пролез. Бросился прочь.

Голые ступни обожгло холодом, но он не обратил внимания. Ледяные ветки жестоко стеганули по лицу, но он не почувствовал.

Были когда-то два великих игрока, Кругов и Макаров.

Он долго бежал, не наблюдая вокруг ничего, кроме непроглядной лесной тьмы. Иногда на секунду останавливался и крутил головой, чтоб найти меж деревьями огни дома, где остался Кирилл Кораблик, и виноторговец Матвеев, и неизвестный гость с кувалдой и пистолетом.

Спотыкался, обрушивался в бурелом, вставал и опять бежал. Расцарапал, разодрал щеки и лоб, разбил колени и плечи. Пот залил глаза и ослепил.

В конце концов Никитин захрипел и решил перевести дух, — но тут ветер донес до него глухой звук выстрела, и он опять побежал, жадно хватая ртом воздух, пока не обессилел вконец, не зашатался и не привалился плечом к сырому, скользкому сосновому стволу.

Президент Межрегионального фонда ветеранов спорта обнаружил себя посреди черного, потрескивающего, пощелкивающего, шевелящегося леса, засыпаемого густым мелким снегом. Из одежды президент имел на себе только полноразмерный памперс и махровый халат с давно потерянным поясом, с завязанными на животе пустыми рукавами. Босые ноги утопали в ледяном мху.

Где-то здесь, подумал он, должна быть дорога. От дома до этой дороги около километра лесом. Надо выбираться к дороге. Назад нельзя — там кувалда и пистолет. И бедный Кирилл Кактус. Пришлось пожертвовать Кириллом. Ничего не поделаешь. Сам виноват. Зачем втянул большого человека, члена областного Законодательного собрания, в свою грязную людоедскую затею? Пусть теперь сам отмахивается от кувалды.

Где же дорога? И как, будь я проклят, мне выйти на эту дорогу, если мои руки приросли к груди?

Он задержал дыхание и попытался прислушаться — нет ли погони, однако сердце стучало так громко, словно находилось в голове.