Жизнь удалась

Потом она налила себе вторую, полную — эту взяла уже залпом, высоко запрокинув подбородок. Оторвала от буханки угол, затолкала в рот.

Слезы добежали, наконец, от нижних век, через щеки, до губ, и вкус одного и другого смешался.

Кто бы что ни говорил, а есть между близкими людьми особенная связь. Телепатическая. Мистическая. Не могут два взрослых разума, сосуществуя на протяжении долгих лет, не настроиться на общую, уникальную волну, переносящую сигналы на любые расстояния. Женщины склонны к мистике. По большому счету женщины как таковые — мистические существа. И Марина всерьез верила, что гибель мужа, даже случившись за тысячу километров, отзовется в ее голове и сердце особенной болью. Не испытав ее, она не желала предполагать худшее.

Почувствовала слабость в ногах, села, закусила губу. Он жив. Конечно, жив. Не может быть, чтобы он вдруг взял — и погиб. Такое может произойти с кем угодно — только не со мной…

Тут же в голове ее зашевелились разнообразные глупые никчемные мысли, — а хотя вовсе не глупые, вполне уместные: о том, что плакать сейчас нельзя; о том, что оторвался накладной ноготь, надо срочно исправить, и вообще, выходить к гостю неприбранной — непростительно и недостойно; о том, что надо бы позвонить домработнице, пусть придет и ликвидирует бардак, а еще лучше проделать все самой, вытереть пыль и даже (почему бы и нет, черт возьми?!) взять в руки пылесос, это отвлечет и успокоит; или нет, лучше все-таки нагрузить домработницу, а самой заняться волосами — давно уже, два или даже три дня, как пора заняться волосами — вот только куда-то подевался телефон парикмахерши; о том, что надо бы определиться с гонораром для ловкого капитана, — а впрочем, пусть Матвеев сам и заплатит, когда вернется; и даже о том, что негодяй Матвеев — опять-таки когда вернется, живой и невредимый, — узнает о себе много нового, будет казнен, получит по первое число…

Свинец крутил головой, оглядывался. Его круглое лицо, покрытое ранними морщинами, выражало сильное любопытство. Не профессиональное, милицейское, а прозаическое, житейское.

— Мне тоже не нравится, — сказала Марина. — Но он настаивал.

— Кто?

Матвеев. Это он захотел выкрасить все потолки в оранжевый цвет.

Часть вторая

1. Острый ножичек

Бинты лежали в два слоя. Первый, верхний — удерживал кисти рук, ладони и запястья от ненужных колебаний и сотрясений. Нижний, чистый слой защищал от грязи швы.

Кактус тщательно, по локоть, вымыл руки, натянул резиновые перчатки, аккуратно разрезал ножницами верхний слой.

— Что там? — нетерпеливо спросил Никитин.

— Не говори под руку.

Кирюха склонился над «пациентом» и едва сдержал гримасу неудовольствия. От пятидесятилетнего, массивного, подернутого жиром, поросшего неопрятным седым волосом тела с каждым новым днем все сильнее пахло выделениями. Бывший спортсмен, бывший политик, бывший большой человек, бывший спонсор музыкантов и ученых ныне распространял стариковские кальсонные ароматы.

Кирилл мыл бывшего через день. Обтирал влажными салфетками. По нескольку раз в сутки менял памперсы. И все равно этот боров, мачо, буйвол, широкогрудый танк пованивал калом, нечистым ртом, гниющей плотью — страхом гибели.

— Выпить налей, — осторожно потребовал бывший.

— Тебе хватит.

— Выпить налей! — Никитин нажал голосом.

— Я сказал — хватит. — твердо возразил Кирюха. — Хватит! Ты свое выпил. Смотри, у тебя туг загноилось. И еще вот тут. Это плохо. Сейчас будем промывать, вычищать. Проблемы у нас, понимаешь? Заживает — медленно! В два раза медленнее, чем я рассчитывал.

— Налей, твою мать! — грянул Никитин. — А потом будем говорить о проблемах!

Кактус задрожал от гнева, но быстро справился с собой. Наполнил фужер, сунул пластиковый хоботок меж бледных, потрескавшихся губ подопечного. Засосав, тот вдруг зашелся в кашле, гадко сплюнул себе под ноги — но выпил до дна, до булькающее-сосущего звука в соломинке.

— Есть два кошмара, — прогудел бывший большой человек, усвоив алкоголь. — Первый: погубить политическую карьеру. Второй — пить водку через трубочку… Еще одну налей. Такую же.

Кирюха, осторожно, точными мягкими движениями обрабатывающий тампоном раны, с грохотом швырнул пинцеты на поднос, налил второй фужер; Никитин повторил, глотая теперь медленнее, осторожнее. Его глаза подернулись влагой, на лбу выступил пот. Он выглядел жалко. Нелепый, грузный, с багровой опухшей физиономией.

— Сигарету зажги.

— Может, тебе еще кокаину насыпать?!

— Обсудим и это.

— Тебе надо притормозить, Иван. Слишком медленно все идет. Хватит алкоголя. Он нам мешает. Минимум пять дней не пить. Принимать только антибиотики.

— Когда мы закончим?

— Если будешь пить — еще недели три. А то и месяц.

— Черт с ним! Месяц — пусть будет месяц. Пусть будет месяц! — Никитин мощно втянул носом воздух. Спивающийся чемпион, проигравший политикан. — Давай, себе тоже налей. И мне, третью.

— Я не буду с тобой пить.

— Будешь.

— Нет, не буду.