Жизнь уместна (сборник)

В этой статье шла речь об энергии адаптации. Выяснилось, что в человеке есть система, при внешних воздействиях возвращающая его в состояние равновесия. Мне очень понравилось, как она работает. Если мир дарит тебе нечто не соответствующее образу, сидящему в голове (например, кто-то делает гадость), то ты выведен из состояния равновесия (сердишься, плачешь, негодуешь). И это длится не вечно оттого, что сразу начинает действовать эта система, в результате работы которой ты адаптируешься, приспосабливаешься. Но как! Либо меняешь взгляды на мир (мне сделали гадость, и я буду), либо изменяешь сам мир в соответствии с твоими взглядами (учишь человека не делать гадости). Любой из выбранных путей адаптации предполагает затрату энергии, и не простой (это не калории), а адаптационной. Ее количество строго выделено каждому с рождения до самой смерти. И вот тут природа очень умно поступила: она не дала человеку права самостоятельно распоряжаться этой энергией. При желании можно растратить ее в один день. Адаптационная энергия поступает в организм порциями, и ее поступление регулирует пока никому не известный механизм. В экстренных случаях он может выдать норму дня за два или три, и тогда человек совершает чудеса: никогда не страдая любовью к спорту, можно с легкостью перепрыгнуть высоченный забор, если сзади несется бешеная собака. Но в тех случаях, когда о том, чтоб переделать мир, не может быть речи и взгляды на него при всем желании сменить невозможно, возникает перерасход адаптационной энергии – С Т Р Е С С: образы, навязываемые миром, сильны настолько, чтоб разрушить старые, а старые сильны настолько, чтоб не дать укрепиться новым. В этом случае адаптационная энергия поступает и поступает, тратится и тратится вхолостую – явление в наш век, стремительный и быстро меняющийся, очень распространенное. И посему жизненной порции адаптационной энергии человеку перестает хватать. Автор статьи предположил, что, возможно, в этом причина увеличения числа курящих мужчин и женщин, а также пьющих и употребляющих наркотики. После этой статьи я зауважала сигареты. Они делали свое дело чисто и аккуратно, а вино заодно со спасением адаптационной энергии позволяло себе валять человека в грязи, толкало на жестокие поступки.

Вот поэтому я начала курить пятого января, чтоб заранее организовать минимальную трату драгоценной энергии.

Во взаимодействие с двумя составляющими сложного холода вступило чувство одиночества. Это была не тяжесть духовного одиночества: в городе, который я покидала, оставались люди, хорошо понимающие мои мысли и поступки. Это было тревожное одиночество, которое я испытывала всякий раз, покидая родной город. В день отъезда рвались все ниточки-связи, благодаря которым я делала свое маленькое дело в сложном организме людских отношений. Я стояла в будке, облепленной со всех сторон чернотой зимней ночи и ревом самолетных двигателей, и представляла, как взмывающий в небо самолет натянет все эти ниточки-связи, поработает моторами и, порвав их, исчезнет в черном небе. Это было одиночество человека, которому уже никто ничего не был должен и который сам, в свою очередь, никому и ничего не был должен. Чувство тревожного одиночества вместе с молчанием Сергея Нинашева и минус тридцатью одним градусом чувствовало себя превосходно – докуривая сигарету, я была уверена, что еду к Надежде на могилу. Письма ее не приходили уже два месяца, последние не сообщили ничего радостного из Надиной жизни, а за девять лет знакомства Надежда совершила три неудачных попытки уйти в мир иной. Я затушила сигарету носком сапога и услышала сквозь рев моторов приглашение на посадку.

Сидеть в самолете было ужасно неудобно: справа круглое окошечко, почти у самого носа спинка переднего кресла, а слева женщина, у которой на лице написано желание найти собеседника. Самолет набирал высоту. То, что недавно было городом, превратилось в кучу сметенных огоньков. Я почувствовала дружелюбные толчки женщины слева. Зажав нос двумя пальцами, она посоветовала мне сделать то же самое, чтобы избавиться от пробок в ушах от слишком резкого подъема. Я послушно взяла нос двумя пальцами, проделала глотательное движение и, не избавившись от пробок, благодарно улыбнулась женщине слева. После этого я поспешила с интересом прильнуть к иллюминатору, за которым ничего не было видно, кроме черноты. Я представила, как над кучей огоньков развеваются оборванные ниточки-связи. Порывы ветра заставляют их проделывать волнообразные прощальные колебания. А нос самолета, в котором я лечу, тянет одна-единственная ниточка-связь, длинная и крепкая, а эту ниточку Надежда дома наматывает в клубок.