Жизнь в четырех собаках. Исполняющие мечту

Осознавая свою ученую неубедительность и научную несостоятельность, я утешала моего дражайшего кобеля, что у него еще будет любовь, будут суки и детки. Хорошее надо выстрадать и выждать, тогда оно обязательно придет. Сармат покорно вздыхал и сладко засыпал подле меня.

На ночь его запирали в комнате сына — от греха подальше. Измученный дневной охотой за суками, кобель сладко почивал в ночные часы.

Машке весной исполнилось четырнадцать лет, но она не оставляла надежды найти родственную душу мужского пола. Что поделаешь — любви все возрасты покорны. «Пока дышу — надеюсь», — гласит древнее латинское изречение. Едва дыша, Машка не сдавалась и надеялась. Наперекор судьбе. И она дождалась большой и взаимной земной любви. Кошка отдала нерастраченные чувства Наяну. Он был сыном Сармата, — безответно любимого когда-то Машкой кобеля. Решающим же стало то, что Наян не обижал, не прогонял и тем самым не унижал старенькую кошку.

Машка постоянно пребывала вблизи Наяна. Она лизала его морду и нос. Они часто перенюхивались — я думаю, в эти мгновения Машка делилась с Наяном жизненным опытом и жаловалась на больные косточки и слабенькое сердцебиение. Ей — маленькой — нравилось прижиматься к массивному и надежному телу Наяна. Машке передавалась жизнеутверждающая сила от могучего молодого организма. От Наяна исходила энергия, которая поддерживала уходящие силы старушечьего кошачьего тельца.

Машка часто ложилась перед Наяном на спину и подставляла ему живот.

Наян бережно тыкал носом в крошечный животик кошки и мог даже его лизнуть. Так же, носом, он переворачивал и передвигал Машку — нежничал, как умел. Отзывчивый Наян не возражал против кошачьей расположенности. Огромный Наян ценил внимание и любовь мелкого кошачьего создания. Машка мурчала ему в знак признательности, и бесконечное счастье проглядывало сквозь ее прикрытые глаза.

Анфиса в отношения брата и кошки не вмешивалась, воспринимая их как данность. Она не ревновала ни Наяна к Машке, ни Машку к Наяну. Кошку девочка уважала с детства, следуя материнской традиции, но в ее обществе особо не нуждалась. Что касается брата, то Анфиса знала, что Наян любит ее больше остальных (и это полностью соответствовало действительности) и она может увести его от кошки в любое, удобное ей для игр время. Наян всегда и с неизменным обожанием смотрел Анфисе в рот, выполняя ее желания и повторяя вслед за ней все ее проделки.

Жизни человеческой и собачей семей переплелись и неразрывно соединились в нашем социуме. А он, как и всякий социум, имел первоочередные цели и приоритеты. К примеру, летом настала пора посильного ремонта.

Денег хватило, чтобы вставить евроокна, поменять батареи, купить краску для труб, приобрести кое-какой инструмент, межкомнатные двери и сложить в зале новую сантехнику.

В июле сын уехал на каникулы к маме. Муж работал. Я же, пребывая в отпуске, занялась жильем: во всей квартире смыла побелку с потолков и счистила старые обои. Я отрабатывала по нескольку дней в каждой комнате.

Было много грязи. С утра на входе в комнату, где собиралась трудиться, клала влажную тряпку и объясняла питомцам, что за нее переступать нельзя. Работы хватало до вечера. Борзые мирно дремали на прохладных бетонных сквозняках — вдали от июльского уличного пекла.

Часов в пять вечера на глаза старалась попасться Анфиса, недвусмысленно намекая, что на сегодня с ремонтом пора завязывать — существуют и другие важные дела. Она знала, что еще целый час я потрачу на уборку комнаты и купание перед прогулкой. Девочка следовала материнской смекалке: будить хозяев за час до намеченного борзой срока выгула. Я подчинялась Анфисе и прекращала труды праведные.

В начале седьмого начинались наши походы на свежий воздух. Первой выходила Айна и, скорехонько сделав возле подъезда дела, возвращалась. Она теперь вела домашний размеренный образ жизни старой собаки, находящейся на заслуженном отдыхе и пожизненном обеспечении. В поля, раскинувшиеся в трех минутах ходьбы от дома, Айна идти отказывалась, сколько я ее ни уговаривала. Моя одряхлевшая девочка была уже неспособна покорять их стремительным бегом и поэтому не хотела расстраиваться, глядя на зовущее великолепие полей и ощущая перед ними свою немощь (замечу, что слово «одряхлевшая» применимо Лишь к физическим силам борзой, наружность же ее постоянна и прекрасна всегда — хоть в болезни, хоть в старости).

Айна не могла допустить, чтобы, очутившись на травном просторе, медленно по нему побрести. Он был создан для полета ее тела и души, а бегать она теперь не могла. Айна решила остаться великой борзой в своих воспоминаниях и нашей памяти. Она являла мужество своей сильной натуры — моя первая борзая умела расставаться с прошлым.

Ее настоящее было по-своему прекрасно. Согласитесь, что для собаки доживать свой век с любимым кобелем и ненаглядными детьми — редкая удача. Айна понимала свое счастье. Она довольствовалась тем, что имела, и на судьбу не жаловалась.