Жизнь в четырех собаках. Исполняющие мечту

Дома нас встречали все домочадцы. Они волновались за Анфису и не находили себе места в наше отсутствие. Теплое солнце и ненавязчивый освежающий ветерок того дня сулили только хорошее. Назавтра страна собиралась праздновать 1 Мая. Радостный настрой людей и природы витал в прозрачном весеннем воздухе. Он передавался нам и заглушал нудный, назойливый голос рассудка с его смертоносными выводами. Мы сторонились подобного голоса, потому что слишком любили нашу цветочную, цветущую, сияющую жизненным светом девочку. Все домашние думали об одном — итог лечения будет положительным. Ведь не всякая злокачественная опухоль неизлечима. Медицина продвинулась далеко вперед. Ветеринар намеревается посоветоваться с медиками — специалистами в области челюстно-лицевой хирургии и онкологии. Он дал мне эффективное, по его мнению, лекарство, которое я должна была ежедневно добавлять Анфисе в еду.

Анфиса чувствовала себя хорошо. Аппетит у нее не испортился. Псовина блестела. В глазах сияла надежда. Мама гладила Анфису и приговаривала, как сильно она дорога нам, как крепко мы ее любим, как непрестанно думаем о ее выздоровлении. Анфиса внимательно слушала — одно ухо она держала немного приподнятым — и все понимала. Ей были приятны слова любви и утешения.

Месяц пролетел по обычному расписанию, не считая лекарственного курса для Анфисы. Девочка с кобелями ходила в поля, бегала и резвилась на природе. Дома она, как всегда, играла до одури с Наяном и Сарматом. Ничего в ее состоянии не предвещало ухудшения здоровья, кроме постепенного, но неуклонного роста опухоли.

Теперь нарост приобрел форму, напоминавшую наслоившиеся друг на друга, малюсенькие, нераскрывшиеся лесные шишки. Цвет его был неприятным глазу — приторно розовым. Я смотрела на эту инородную гадость и ненавидела ее, мечтая сглазить и тем самым уничтожить. Я не желала думать ни о чем плохом.

Но мой рассудок независимо от меня продолжал своевольно и упрямо строить логические заключения. Холодный и расчетливый, он, напротив, вещал о нехорошей перспективе. Этот высокомерный и интеллектуальный аппарат бахвалился своими неоспоримыми аргументами. Он действовал против моей воли, как лютый враг. Размахивая флагом здравого смысла, рассудок больно ранил меня. Он теребил сознание, словно оно находилось в обморочном состоянии, а рассудок хотел привести его в чувство. В такие мгновения душа начинала разрывать тело изнутри, чтобы вырваться и бежать от моего рационального начала, куда глаза глядят… но только вместе с Анфисой.

Я презирала свой безжалостный, бесчувственный рассудочный механизм, который, как варвар, вторгался на чужую для него землю — землю высоких чувств, — чтобы крушить ее святыни. Он без спросу лез в мою душу и пытался убить в ней любовь, но не мог совладать с моей наивной и исконной верой. Мой рационализм бился в конвульсиях, содрогался, стенал… в потугах привлечь к себе внимание, но я не откликалась. Презренный обожатель логических умозаключений, лишенный нравственного начала, он разбивался о мою любовь, как о каменную стену. Бесстрастный гений, он был бессилен перед моей искренней страстью, которая энергетически на порядок превосходила его докучливую умственную гениальность. Рассудок отступил и замер на выжидательной позиции, ожидая решения разума. Но разум был бессилен примирить рассудок и чувства. А может, он жалел меня. Как бы то ни было, разум молчал.

Помимо роста основной опухоли, на исходе месяца у Анфисы дополнительно припухла десна над затронутым болезнью зубом — со стороны щеки. Новая припухлость Анфисы обволокла мою душу непреходящей безысходностью и нещадно ее сотрясала.

Муж переживал за Анфису не меньше моего и все больше хмурил лоб. Сын стал горько вздыхать в своей комнате. Жалкий, потерянный мамин взгляд искал и не находил спасения.

Свои страхи каждый из нас прятал в себе. Мы не обсуждали новую проблему. Нам тяжело было об этом говорить.

Оканчивался всего лишь месяц после операции, а новообразование увеличилось до такой степени, что девочке стало трудно поглощать пищу — та вываливалась из пасти. Еда стала занимать у борзой много времени и отнимать массу сил. Вскоре Анфиса не могла уже питаться самостоятельно, и я начала кормить ее с руки, засовывая пищу в пасть со стороны, где опухоли не было. Там оставался приличный проход. Само собой, пища готовилась для девочки отдельно и была мягкой по консистенции.

Вода, которую Анфиса лакала, отныне тоже не поступала в ее организм. Она выливалась обратно в миску. Я быстро сообразила, как справиться с новой проблемой. Купив в аптеке резиновую грушу, принялась поить Анфису из нее. Внутрь приспособления заливала воду, молоко, любимый девочкой чай — как и кофе, полезный для обессиленных травлей борзых сразу после охоты, — вводила узкий кончик груши меж коренных зубов, позади опухоли.