– Давай, Надюша, выпьем за наше примирение после глупой размолвки: ты меня огорчила, я вспылил, но впредь будем осторожнее и не надо нам вспоминать прошлое. Что было с нами до нашей встречи, не должно мешать нашим отношениям, но я прошу, чтобы ты ни словом, ни делом никогда не напоминала мне о своём прошлом, а мне скрывать нечего, поэтому я и не причиню тебе огорчений из-за своей жизни до нашей встречи.
Они выпили вина, Иван подлил ещё и продолжил рассуждения: – Я не сделал тебе, Надюша, ничего плохого, не совращал из девиц, и если так случилось, что мы живём в плотском грехе, как говорят попы, то давай так будем жить и впредь. Скоро наша учёба закончится и придётся выбирать место учительской службы. Я уже договорился со смотрителем училищ в городе Орше, где учился, как и ты, на земского учителя, меня там знают, и я предлагаю, Надюша, поехать со мною, работать вместе и жить вместе – общество сейчас либеральное после революции 1905 года, и нас не очень осудят.
Жить вместе – это не раз в неделю встречаться для ублажения плоти, тебе такая жизнь может и не понравиться, возможно, и мне тоже. Тогда мы мирно разойдёмся по своим путям-дорогам, а если нам вместе всегда будет хорошо, то через год-другой мы обвенчаемся, но если будет ребёнок, и ты будешь не против, то обвенчаемся раньше. Такое вот моё предложение тебе. Подумай, если хочешь, и потом дашь ответ, а пока снова выпьем за наше с тобой грехопадение в плотских утехах. За такой сладкий грех с тобой, я готов вечно гореть в геене огненной в аду, который нам сулят попы за наши грехи земные, – закончил Иван, ожидая ответа от девушки.
– Мне не надо долго думать, – отвечала Надежда, – я сама выбрала тебя в тот, первый наш вечер и не жалею о своём выборе. Ты пришёлся мне по душе, и пусть всё остаётся, как есть. Я согласна уехать с тобой вместе и жить вместе, пусть и без венчания. Знаю, что ты не обманешь меня, и не бросишь на произвол судьбы, как тот, – она замялась, подбирая слова, – первый, не хочу даже вспоминать и не буду.
Они выпили вина за своё согласие, поцеловались, Надежда начала рассказывать, как девушки из группы готовятся к выпускному балу по случаю окончания семинарии, а Иван тоже сообщил ей, как студенты института ждут выпускных испытаний.
Стемнело. Надежда зажгла лампу, и они продолжили чаёвничать при мерцающем свете керосиновой лампы, пламя которой колебалось от малейшего дуновения воздуха, от чего тени любовников на стене двигались, будто живые.
Иван обнял девушку, после двухнедельного воздержания желания снова вспыхнули в них обоих, и, лаская друг друга, они предались любовным объятиям, вожделея своим чувствам, пока страсть снова не затмила всё остальное, и, опустошённые взаимным удовлетворением, они забылись любовным сном, бережно прижимаясь полной наготой тел на узкой кровати.
XXIII
После размолвки и примирения c Надеждой жизнь Ивана вернулась в прежнее русло: в будни занятия в институте и работа репетитором, субботний вечер – в объятиях Надежды.
Эти объятия были горячи и сладостны, но Иван заметил, что в минуты интимной близости Надежда прикрывает глаза, а не смотрит в упор, как прежде, и не каждый раз она достигает высшей степени вожделения, когда они сливаются единым оргазмом в ошеломлении чувств и ощущений, – видимо, размолвка сказалась на остроте ощущений девушки.
Воскресный день до полудня он проводил у Надежды, потом возвращался в своё жилище, проводил занятия с учениками на дому и исполнял мелкие хлопоты одинокого мужчины по наведению порядка в своём жилище.
С однокашниками он и вовсе перестал общаться после занятий, проводя свободное время в подготовке к выпускным испытаниям.
Надежду он тоже никуда больше не приглашал в свет, втайне опасаясь, что нечаянно встретит её бывшего любовника, не сдержится и набьёт мерзавцу физиономию за совращение неопытной девичьей души, а то, что Надежда была именно совращена, он уже не сомневался, полагая, что по доброй воле невинная девушка не ляжет в постель к сорокалетнему старику, к тому же женатому.
Недоумение вызывало то, что после совращения Надежда имела связь с этим мерзавцем в течение года, чему Иван не мог найти объяснения, и именно это вызывало в нём ревность и отвращение.
Мысли о бывшей связи Надежды с неизвестным ему художником крепко засели в голове Ивана и бередили сознание, подобно гвоздю в подошве ботинка. Хуже всего, когда эти мысли приходили во время интимной близости, и ему начинало казаться, что кто-то посторонний лежит рядом с ними и наблюдает с усмешкой за их любовными забавами. Желание тотчас исчезало, и Иван без всякого аппетита заканчивал мужскую потребность, как если бы занимался этим с купленной проституткой.