Жизнь в моей голове: 31 реальная история из жизни популярных авторов

Мне же в школе, напротив, было легко. Я процветала в недвусмысленно названной «золотой» читательской группе, меня выбирали представлять школу в различных конкурсах и на олимпиадах. Я была далеко не гиперактивной, а склонной к глубокой сосредоточенности и ненатуральной неподвижности, когда оказывалась погружена в свои мысли, что является классическим признаком в основном невнимательной разновидности СДВГ.

Когда я оглядываюсь назад, то замечаю и другие признаки… Подростком я была печально известна поражающей невнимательностью к окружению. Родители могли переставить мебель, купить новую картину, снести стену, а я всего этого не замечала. Мне нужно было указать на новшества.

В детском саду я предпочитала взрослую компанию. Другие дети, шумящие и мельтешащие, выводили меня из равновесия. Я сказала педиатру, что у меня болит от них голова. В три года я настояла на том, что буду тихо читать, когда меня везут в детский сад. В начальной школе я часто погружалась в чтение до такой степени, что приносила книгу в столовую и ставила ее перед тарелкой, как щит. Когда какой-нибудь другой ребенок спрашивал: «Почему ты все время смотришь вверх?» Я отвечала: «Просто думаю».

Мои странности относили на счет высокого умственного развития и творческих способностей – всем бы такие проблемы, – а когда я стала старше, то на ОКР. Обсессивные мысли бывает трудно отличить от проблем с вниманием, а такая черта характера человека с OKР, как перфекционизм, может маскировать бездумные ошибки и незаконченные проекты, свойственные больным СДВГ. В моей неакадемической жизни никому не приходило в голову заставлять меня сосредотачиваться на чем-то скучном. Отчасти именно потому, что я так хорошо училась в школе, родители прощали мне неприбранную комнату. Разрешали делать уроки перед телевизором. Его монотонный шум мешал сосредоточиться другим детям, но мой мозг он успокаивал. В то время я этого не знала, но телевизор восполняет потребность человека с СДВГ в постоянной стимуляции мозга.

Театр действовал на меня точно так же. Я любила драматизм, ставки жизнь-или-смерть, от них во мне бушевал адреналин. Многие ученые ассоциируют желание стимуляции и сверхнастороженность СДВГ с навыками, необходимыми древним охотникам и собирателям для выживания. Я отлично функционирую в кризисных ситуациях, а в способности генерировать катастрофы со школьным театральным кружком не сравнится ничто. В течение шести лет я зарабатывала тем, что участвовала в симуляции экстренных случаев для медицинских школ. Да, мне платили за то, что я делала вид, что кто-то (часто я сама) вот-вот умрет.

СДВГ расшифровывается как синдром дефицита внимания и гиперактивность, но эти слова могут быть поняты неправильно. «Дефицит» внимания означает не недостаток внимания, а то, что оно работает по-другому. Много людей с СДВГ способны сверхсконцентрироваться на какой-то одной вещи и игнорируют все остальное. В школе такое умение было моей сверхспособностью. Когда я действительно погружалась в то, что делала, окружающий мир для меня исчезал. Ничто не могло отвлечь меня от моего занятия, и время шло быстро. Слабая сторона этого: я не слышала, когда меня звали. Не слышала звонков, которые, по идее, должны были выдернуть меня из этого состояния. Если бы вдруг начался пожар, я могла бы не заметить его.

Теперь о ключах, сигналах болезни.

В колледже впервые в жизни никто не организовывал мою жизнь. Мои оценки оставались прежними, но все остальное изменилось. Пострадал сон, потому что до последней минуты я не заботилась о том, чтобы написать реферат. Я не спала ночами, мазала язык растворимым кофе и получала блестящие отзывы профессоров. Я читала все, что нам предлагалось прочитать, – сотни страниц в неделю. Я часто слышала, как кто-то говорит: «Никто не читает все», и, удивленная, отвечала: «О, я читаю». Пострадала моя иммунная система – после недели прослушиваний или экзаменов я всегда чем-то заболевала. В конце концов дело кончалось сильными приступами плача и тревоги. Однажды я увидела, как перед моим профессором плавают в воздухе маленькие красные сердечки, это была галлюцинация, вызванная стрессом и началом гайморита. И в подобные моменты сильного истощения я забывала ключи.

Не было ключей – не было доступа к моим книгам или к компьютеру до тех пор, пока не возвращалась соседка по комнате. Я говорила себе, что подобная забывчивость – знак того, что мозг молит о передышке, и я ее брала – дремала в холле общежития.

После колледжа я навострилась взламывать замок и входить – в собственную квартиру. И наслаждалась брошенным мне вызовом. Меня оштрафовали за то, что я оставила машину заведенной с ключами, запертыми внутри. Хорошо написанное негодующее письмо о том, как несправедливо наказывать налогоплательщика за небольшую ошибку, избавило меня от необходимости платить.