Жизнь в пограничном слое. Естественная и культурная история мхов

На следующей неделе я вернулась на Кикапу уже одна, чтобы поближе рассмотреть исполосованные мхом скалы. Я спустила лодку у моста и стала грести, поднимаясь по реке. Течение оказалось более быстрым, чем можно было подумать вначале. Я маневрировала, стараясь плыть вдоль утеса, но пришвартовать лодку было негде. Стоило мне прекратить грести и начать разглядывать мхи, как меня уносило вниз по течению. Порой я вставляла пальцы в какую-нибудь трещину и ухватывала клочок мха — и тут же уплывала прочь. Систематическое исследование явно требовало другого подхода.

Пристав к противоположному берегу, я решила посмотреть, можно ли перейти реку вброд и приблизиться к скале. Дно было песчанистым, глубина — по колено. В этот жаркий день было очень приятно почувствовать прикосновение холодной воды, вихрившейся вокруг моих ног. Я начала думать, что передо мной — идеальное место для проведения исследования. Я побрела через реку и оказалась на расстоянии вытянутой руки от утеса. Внезапно дно поехало куда-то вниз. Течение подрезало скалу, я стояла по грудь в воде, уцепившись за утес. Зато мхи было отлично видно.

Прямо от воды на фут или около того поднималась темная полоса Fissidens osmundoides. Это мелкий мох, побеги достигают лишь восьми миллиметров в высоту, но он крепкий и волокнистый. Еще у него крайне своеобразная форма. Растение в целом плоское, напоминает птичье перо, воткнутое в землю. Каждый лист двусоставен: к гладкой тонкой лопасти прикреплена вторая такая же, вроде плоского кармана на рубашке. Похоже, смысл такого устройства — задерживать воду. Вместе побеги образуют покров с грубой текстурой. Ризоиды очень хорошо развиты, это нити, заменяющие корни, которые прочно крепятся к зернистому песчанику. На линии воды Fissidens, кажется, царит безраздельно, я почти не вижу других видов, разве что улитку-другую, которые вцепились в стебли мха изо всех сил.

Примерно в футе над водой Fissidens сменяется идущими вперемежку куртинами других мхов. Шелковистые дерновинки Gymnostomum aeruginosum, холмики Bryum и блестящие коврики Mnium образуют пеструю картину: зеленые пятна различных оттенков, и между ними — желто-коричневые участки голого песчаника.

Еще выше, ровно в том месте, дальше которого я, стоя в воде, не могу дотянуться, начинается плотный ковер Conocephalum conicum, таллоидного печеночника. Печеночники — более примитивные родственники мхов. Их малопривлекательное название восходит к Средним векам. Тогдашнее учение о сигнатурах гласило, что человек может использовать любое растение и по определенным признакам догадаться, как именно: сходство между растением и человеческим органом означает, что оно помогает при заболеваниях этого органа. Листья печеночника — трехлопастные, как и человеческая печень. Нет никаких свидетельств того, что печеночник действительно способствовал лечению, но название осталось и существует уже семь столетий. Если взять Conocephalum, лучше было бы назвать его «змеевиком» из-за сходства с чешуйчатой кожей зеленой жабьей гадюки. У растения нет выраженных листьев — лишь извилистый уплощенный таллом, заканчивающийся тремя округлыми лопастями, вроде треугольной головы змеи. Поверхность разделена на крошечные многоугольники, что еще больше усиливает сходство с рептилией. Тесно прижимаясь к поверхности скалы или земли, Conocephalum распространяется всё дальше и дальше, кое-как удерживаемый на месте спутанными ризоидами на брюшной стороне. Ярко-зеленый, экзотического вида, он целиком покрывает верхнюю часть скалы, являя собой резкий контраст с более темными мхами внизу.