Жизнь волшебника

ходил по магазинам, искал фотобумагу и какие-то там химикаты, а в магазинах шаром покати. Я

разрешила ему взять у тебя то, что есть…

Услышав это, Роман едва не падает со стула: среди пачек с фотобумагой – его тайная

коллекция! Трудно даже вообразить состояние тестя, вскрывшего эту пачку… Роман бросает

взгляд в окно – там уже смеркается. Самое время задёрнуть шторы и печатать. Впрочем, Иван

Степанович печатает фотографии и днём, запершись в ванной, в которой достаточно лишь

завесить маленькое окошечко вверху. Хотя изобретательный тесть приспособился и тут, закрывая

его каким-то красным фильтром. Это называется у него «дневным фонарём». Вот сидит он сейчас

в ванной и потрясённо перебирает его «карты». А потом показывает жене. «Да уж, Томик, –

возможно, говорит он при этом, – полюбуйся на хобби нашего зятька. А он, оказывается, ещё тот

гусь…» «Ну и ну-у, – отвечает сражённая тёща, мелко тряся над стаканом пузырёк с валерьянкой,

– вот кого мы, оказывается, пригрели… А ведь таким мальчиком был. На велосипеде катался… Вот

что стало из него… Уж не ты ли, Ванечка, испортил его своим вольнодумством?» Хотя нет, не

должен Иван Степанович показать ей эти карточки – просто пощадит, потому что без лекарства там

тогда точно не обойтись.

Осторожно переведя дух, чтобы не выдать шока, Роман опускает ложку, идёт в коридор и

снимает с антресолей коробку. Кажется, в основном не хватает фиксажа и проявителя, а вот

относительно фотобумаги голову будто клинит: сколько же пачек было всего?! Очевидно лишь то,

что чуть больше, чем сейчас. Разбросав по полу всё оставшееся, Роман лихорадочно ищет на них

еле различимую метку. Тайной пачки нет! Перебирает ещё раз. Метки нет ни на одной! О чёрт! Его

коллекция у тестя!

– Ты что это? – изумленно спрашивает из-за плеча Голубика. – Пожалел, что ли?

Роман охватывает внезапная злость: «пожалел!» Будет он это жалеть! Как она может так

думать!?

– Просто смотрю: то ли он взял, – сдержанно и деревянно отвечает он и вдруг находится. – У

меня тут просроченная бумага лежала, всё выбросить хотел. Из неё всё равно ничего не выйдет.

Вот её-то он и взял, а хорошую бумагу оставил. Надо отнести…

– Поужинай сначала, – предлагает Ирэн, кладя ладонь его на плечо.

– Да ладно уж, – стараясь сбросить напряжение голоса и чувствуя припечатывающее жжение её

руки, отвечает Роман, – схожу сначала.

– Так позвони ему, пусть он немного подождёт.

– Да ладно, чего там, – шаблонно продолжает он, раздражаясь сейчас от заботы жены,

стараясь выглядеть как можно добродушней, – тут быстрее сбегать, чем звонить. Я сейчас

вернусь.

101

Собрав всю бумагу одним движением, как меха гармошки, он выскакивает в прихожую. Ирэн

идёт на кухню за сумкой для пакетов, но, приковыляв со своим большим животом к двери, уже не

находит его там. Она не знает, что мужа уже нет даже в подъезде.

Бежать недалеко, но будь у подъезда такси, Роман помчался бы на нём, платя по червонцу за

каждую сокращённую минуту. Ох, как давно он так не бегал! Возможно, никогда. Наверное, и в

армии быстрей не получалось. Уже перед самой дверью Лесниковых (теперь их квартира на

четвёртом этаже) останавливается и с полминуты буквально давит, плющит дыхание. Всё должно

выглядеть спокойно и естественно, если, конечно, пакет ещё не вскрыт. А если вскрыт, то его

показное спокойствие будет смешным. Тогда, пожалуй, останется лишь одно – тихо и по-мужски

объясниться с тестем. Может быть, он и поймёт. Хотя, конечно, такого позора переживать ещё не

приходилось …

Дверь открывает приветливая Тамара Максимовна.

– Ой, Рома пришёл! – восклицает она. – Проходи, проходи. Давай сразу на кухню. Мы как раз с

Серёжкой сидим, чаи гоняем.

– А Иван Степанович где?

– А, – машет она рукой и, тут же указав на дверь в ванную, шепчет: – забаррикадировался.

Карточки делает. Теперь это надолго. Динамо…

Роману кажется, что ему становится жарче на целый десяток градусов.

– Так я затем и пришёл, – говорит он, одним толчком плеч скидывая куртку. – Он был сегодня у

нас, да не ту бумагу взял, – и тут же, забыв о тёще, стучит в ванную: – Иван Степаныч, можно к

вам?

– Одну минуту, – откликается тот, кажется, совершенно спокойно. – Сейчас уберу тут кое-что, а

то засветишь.

Роман стоит у двери, обессилено приклеившись плечом к стенке, закрыв от напряжения глаза,

слыша и почти видя за дверью шелест чего-то убираемого в пакет. Но, с другой стороны, что же

ещё тестю делать, если не прятать фотобумагу? Это продолжается не более полминуты. Тамара

Максимовна, закончив недоумённое наблюдение за странным волнением зятя, уходит на кухню.

– Так-так-так, всё убрал? – спрашивает Иван Степанович сам себя, видимо, осматриваясь по

сторонам, и щёлкает шпингалетом. – Входи.

Роман протискивает в чуть приоткрытую дверь. Там можно лишь стоять. Всё место занимает

стул, на котором сидит тесть. Фотоувеличитель установлен на широкой доске над ванной. Внизу в

прозрачной, красной от фонаря воде, плавают готовые карточки. Роман в этой тесной комнатушке

пытается дышать ровнее, майка от пота прилипла к спине, лицо блестит испариной. Изображая