Жизнь волшебника

любопытство, он, подтянув рукав свитера, достаёт из воды несколько фотографий – все они

чёткие, ясные. Тесть любит снимать и пейзажи, и даже какие-нибудь уличные сценки, но сегодня

все фотографии семейные. На одной из них Роман видит себя и Голубику. Иван Степанович ждёт

оценки, но зятю не до того.

– Тебя что, черти гнали? – смеясь, спрашивает тесть.

– Да-а так. Решил что-то пробежаться, так, ради разминки, давно уже не бегал, – брякает Роман

первое попавшееся.

– Так ты говоришь, я не ту бумагу взял? – спрашивает тесть, как слышится Роману, с каким-то

значением. Впрочем, сейчас ему во всём видится определённое значение. – А по маркировке

вроде бы нормально. Я специально посмотрел – срок хранения не вышел.

– Э-э, да что срок хранения… Сколько раз бывало, что срок не вышел, а чувствительность –

ноль. Взяли бы лучше вот эту – «Унибром», прекрасная бумага. Срок тот же, а фотки выходят

отлично.

– О, да ты, оказывается, специалист, – одобрительно говорит Иван Степанович.

«Только не по той специализации», – успевает кисло усмехнуться Роман. Но расслабляться тут

ещё рано: не ему учить этого технаря, какая фотобумага лучше. А пока что все принесённые

пакеты Роман кладёт поверх пакетов, взятых у него тестем. Они лежат на другой широкой доске,

устроенной поверх раковины. Теперь надо как-то умудриться забрать нужное. Иван Степанович

настраивает новый кадр.

– Неплохо получается, – говорит Роман, снова разглядывая одну из мокрых фотографий, – а это

что за бумага?

– Тонкая, глянцевая, контрастная, – отвечает тесть, пристально наводя резкость, – это моя.

Остатки былой роскоши, как говорят. Осталась, кажется, всего два листа. За твою ещё и не брался.

Роман и рад бы с облегчением вздохнуть, но вздох это тоже улика. Было бы куда сесть, так

плюхнулся бы, как мешок. Конечно, тестю он сейчас мешает: печать фотографий всегда дело почти

интимное и любой посторонний – помеха.

– Но ты-то куда столько бумаги припёр? – говорит Иван Степанович, неожиданно вспомнив

совершенно «деревенское» словцо. – У меня две плёнки всего. Если считаешь, что эта бумага

лучше, то забери остальную.

А вот этого повторять уже не надо. Роман вытаскивает нижние пачки и для порядка торчит в

102

ванной ещё несколько минут.

– Ну ладно, – говорит он наконец, – пойду, а то я с работы, ещё не ужинал.

– Добро, – с удовольствием соглашается Иван Степанович, – не простынь смотри: мокрый весь.

Тогда уж и обратно бегом…

Из подъезда Роман вырывается, как из клетки, хотя некоторый червь сомнения остаётся: не

схитрил ли Иван Степанович? Ведь, наткнувшись на злополучную пачку, он мог её снова заклеить,

сделав вид, что ничего не знает. Нетрудно ему было догадаться о том, что за этой злополучной

пачкой вот-вот взмыленно примчится один известный гражданин. Так что надо скорее добежать до

дома и проверить свежесть клея. Пожалуй, с этим компроматом надо кончать. Сегодня же его в

мелкие кусочки! Чтобы не попадаться на таком, лучше ничего такого не иметь. Надо ж – так ловко

придумать и так глупо пролететь! Опасался жену, а попался на тесте. Как хорошо, что этот лишний

стакан на столе попался на глаза. Ирэн могла и не сказать о приходе отца или сообщить об этом

поздно вечером или ночью. И что тогда? С ума сходить? Нет уж, хватит: всё в клочки! Спокойствие

дороже. Зачем ему это теперь? У него замечательная красавица жена. Жена – судьба. Мужики от

зависти дохнут. Ребёнок скоро будет. Чего ещё? Прошлое пора замуровать бетоном забвения. Так

что – всё, срок хранения этой пачки вышел!

Снова забыв про ужин, Роман тут же запаковывает коробку с фотопринадлежностями, отложив

в сторону пачку с еле приметной «птичкой», рискованно побывавшую в руках тестя. Теперь уже

можно ничего не опасаться, но, услышав сзади шарканье тапочек жены, Роман автоматически суёт

эту пачку под свитер. Ну, это уже от нервов…

– Ты у наших не поужинал? – интересуется Голубика.

– Ты же видишь, как быстро я вернулся.

– А нервничаешь чего? Иди тогда на кухню. Ужин на столе.

– Нет, я, пожалуй, сначала искупаюсь.

– Странный ты сегодня… Ты же говорил, что голодный.

– Да нет, я грязный весь…

– У вас в цехе что, душ сломался?

– Да не успел я…

Мимоходом приобняв одной рукой ничего не понимающую жену, чмокнув её куда-то в душистую

макушку, он с удовольствием растворяет в себе и запах её, и, кажется, её саму. И в самом деле, ну

чего тебе, козлу, ещё может не хватать?

Запершись в ванной, совмещённой с туалетом, он вскрывает, наконец, коллекцию. Кажется,

клей на ней старый. Значит, надо успокоиться окончательно. Судьба снова потворствует ему. Страх

недавнего, казалось бы, уже неминуемого позора, сменяется эйфорией. Итак, что же мог увидеть

здесь Иван Степанович? Взглянуть ещё разок, и всё. В унитаз! Итак… Вот его прошлое, вот его

эпоха Большого Гона, запаянная в чёрный пакет. Да уж… Да уж, удивительная вещь фотография.

Одно время Роман хотел даже оформить свою коллекцию в виде колоды карт, только боольшего

формата, чем карты. Не всё же женщины там одинаковы. Есть такие, которых можно было бы

пометить, как тузов, а есть и простенькие, как шестёрки. Однако идея эта показалась слишком уж