Жизнь волшебника

лекции, чтобы вообще быть рядом с тобой…

– Ты так хочешь? – растерянно спрашивает Роман, чувствуя, что его огорчения от провала, как

не бывало. – Разве ты любишь меня?

– Эти слова очень значимы для меня, – тихо отвечает она. – Можно я пока не буду их

произносить? А знаешь, – говорит она и вовсе нечто потрясающее, – сегодня нам как-то не

подходит бродить по городу. Поедем ко мне…

Роман даже отстраняется от неё – ведь это «ко мне» уже не означает их привычную балконную

площадку. Как это понять? Разве она ничуть не разочарована в нём?

Почему-то всю дорогу они едут молча.

В дверь её квартиры Роман входит с трепетом. Это позволяется ему впервые. В квартире всё

лишь самое необходимое. Мебель старая, бабушкина. Фотография бабушки в деревянной рамке

на красном комоде. Вязаные половички на полу, старые фанерные стулья. Кажется, Лиза так

любит бабушку и всё связанное с ней, что этой обстановке не дано измениться никогда.

Разговор продолжается с грустным, ностальгическим настроением. Лиза включает

электрический алюминиевый чайник с ребристыми боками, и потом они пьют чай с блескучими

сушками и мёдом. Конечно, живёт она скромно, в холодильнике только открытый уже пакет молока.

Осмотревшись на кухне, Роман вдруг почти задыхается от какого-то странного чувства, которое

жалость – не жалось, любовь – не любовь, умиление – не умиление. Вот живёт эта девочка в

своей крохотной квартирке с бабушкиной старушечьей мебелью и очень счастлива тем, что всё это

имеет. Поступила в институт, будет теперь там учиться, дорожа этим как самой большой своей

ценностью… Ну, вроде бы обычные факты, только почему её жалко-то за всё это? Что за странное

чувство? Отчего оно? Почему душу просто рвёт от желания приблизиться к этой милой девушке,

обнять и никуда не отпускать и никому не отдавать её?

Закончив с чаем, они выходят в комнату. Лиза садится на стул около стола, а Роман,

расхаживает по комнате, продолжая говорить, но, пожалуй, уже не понимая смысла разговора.

Кажется, похожее происходит и с Лизой. Их разговор какой-то поверхностный, необязательный.

Главное действие происходит не в словах, а где-то, может быть, уже в самом горячем

наэлектризованном воздухе. Это их последняя встреча перед долгим расставанием, но им не надо,

чтобы это было расставание навсегда. Нужно сделать что-то особенное, как-то прочнее спаять

себя друг с другом, чтобы создать тем самым своё будущее.

Однако это бестолковое холостое хождение по комнате никак не добавляет решимости. Но, с

другой стороны, нельзя же вот так походить, походить и сесть, сдувшись, как волейбольный мячик?

А! Будь что будет! Роман останавливается за спиной Лизы, берётся руками за спинку стула и с

сердцем, остановившимся на каком-то очередном случайном стуке, с сердцем, которое кажется

сейчас больше и горячее в несколько раз, чем всегда, касается её шеи своими дрожащими губами.

Этот лёгкий поцелуй так далёк от того, о чём они говорят, что для неё он как нечто обвалившееся

сверху. Лиза замирает, а потом медленно и как-то сосредоточенно поворачивается к нему, так что

их губы соприкасаются сами. Она тоже этого ждала. Обняв её и уже ничего не соображая, Роман

гладит голову, плечи. Лиза дрожит от волнения, но, придерживая его руки, даёт понять, что можно,

что нельзя.

– Ты умней и опытней меня, – шепчет она, – и я могу не устоять, но я прошу тебя, искренне

прошу не делать лишнего. Ты за всё отвечаешь сам.

Не раз уже в период Большого Гона слышал Роман подобные просьбы от девушек, но не

останавливался, зная, что девушка в такой момент лишь перекладывает ответственность на

мужчину, а после никогда не упрекает его за то, что он не остановился. Но здесь совсем иное. Его

чувства так высоко парят сейчас над плотью, что даже сами поцелуи и прикосновения кажутся не

физическими, а духовными. Близости хочется, но он, оказывается, вполне может обойтись и без

неё. Вот оно, наконец, мгновение, достойное того, чтобы его остановить. Вот момент, когда

заканчивается некая жизненная прелюдия, а впереди распахивается главная, одухотворённая

жизнь.

– Хорошо, хорошо, ничего лишнего не будет, – умеряя свой порыв и опускаясь на колени перед

стулом, соглашается Роман, – хотя, мне кажется, нам позволяется всё. Позволяется потому, что я

тебя люблю. Но если я не слышу такого же признания от тебя, значит, нельзя. Теперь мне очень

важно твоё согласие. Видишь, меня колотит от прикосновений к тебе, но просто одной лишь

близости с тобой мне мало. Я хочу, чтобы в твоём движении ко мне была твоя душа. Пусть это

будет любовь по самой высшей мерке. И если ты меня не любишь, то я сделаю всё, чтобы ты

полюбила.

– Разве позволительно влюблять специально? – удивлённо спрашивает она.

– Конечно, позволительно, – шепчет он, – ведь если чувства нет, то виноват не тот, кто не любит,

а тот, кого не любят.

485

– Наверное, так, – соглашается она, – хоть я и не задумывалась об этом.

– Я и сам не знал, что могу быть настолько чистым, – признаётся вдруг Роман, осознавая своё

новое состояние. – Сейчас даже само твоё тело я воспринимаю не физически, а духовно. Ты могла