Жизнь волшебника

чтобы получить одну, но мощную. Но ведь тогда в этой общей личности что-то нужно сократить,

урезать, что-то признать неправильным. И кто же пойдёт на то, чтобы отказаться от чего-то своего?

Никто! И результат тут очевиден. Как бы мы ни уважали и ни любили друг друга, но, оказавшись в

этой смеси, мы обязательно возненавидим друг друга и раздерёмся. Такие структуры, как мир,

общество, нации и личности нельзя упрощать ни слиянием, ни приведением к среднему

арифметическому, ни чем-то ещё. Их это разрушает… Скажи, вот то, что я сейчас говорю, тебе

понятно?

– Вполне, – отвечает Роман.

– Как ты думаешь, я сейчас очень большую мудрость изрекаю?

Роман лишь пожимает плечами.

– Правильно! – горячо продолжает Иван Степанович. – Всё это просто! Всё лежит на

поверхности! Ничего мудрёного тут нет. Так ответь тогда, пожалуйста, на вопрос: почему это

понимаю я, Иван Степанович Лесников, обычный советский инженер, а вот великий Ленин,

написавший столько томов сочинений, что они перекосили на один бок даже мой самодельный

шкаф, такой элементарной мысли понять не мог? В чём же, спрашивается, суть его ленинской

гениальности? А?! Ну ладно, фиг с ним, с Лениным! Он своё дело сделал, и его теперь за это

демонстрируют за это в Мавзолее. Но понимаешь ли ты, что наша страна находится накануне

развала!? Никакого обещанного коммунизма не будет – это простая обманка! Впереди конфликты,

вражда и война наций! Всё это неминуемо как обратная реакция на насильственное, авантюрное

слияние и перемешивание. Это станет логичным шагом в стремлении наций к самосохранению,

способом спасительно обособиться! Так что, мы уже сейчас живём в потерянной стране! Её уже не

спасти!

Роман поневоле смотрит на окна, словно всё, о чем глаголет Иван Степанович, похоже на грозу,

которая вот-вот разразится. У него перевёрнуто всё представление о мире. Неужели всё, о чём

говорит тесть, возможно? Но это же абсурд! Советский Союз – самая великая держава на Земле, и

чтобы она – развалилась?!

Слова Ивана Степановича убедительны ещё и потому, что, делая обзор ленинских статей, он по

памяти цитирует длиннейшие куски из его работ.

– Нет, – возражает Роман в одном, особенно резком месте, – Ленин не мог так говорить.

Тесть подходит к шкафу, открывает стеклянную дверцу, достаёт один из томов и, протянув его,

называет номер страницы. Потом, задумавшись, садится в кресло и, ожидая, пока Роман отыщет

цитату на чистой, без всяких пометок странице, уточняет:

– Там в самом низу… Предпоследний абзац.

Всё оказывается точным слово в слово.

Продолжая рассуждать, Иван Степанович говорит, что главными категориями в рассуждениях

Ленина о тонких вещах были «масса» и «экономика». Он был экономистом, но не психологом, не

«инженером человеческих душ», и ломка, трагедии этих душ его не трогали вовсе. Даже в музыке и

литературе (принято считать, будто Ленин любил музыку и литературу), он черпал не

художественные, а, если так можно выразиться, политические эмоции. Как можно было не

понимать того, что уже самой природой в каждую нацию закладывается чувство здорового

97

отталкивания друг от друга? Исключение составляет лишь одна, более развращённая в этом

смысле нация – евреи, которых Ленин и приветствовал за её способность к перемешиванию. Так

на них, на этих бедных евреев, потому-то всю жизнь и сыплются шишки со всех сторон. Связать

свою жизнь (жениться или выйти замуж) с человеком иной национальности может лишь

безличностный человек. Личности же идут на это лишь в силу какой-то особенной, выходящей за

всякие рамки сильнейшей любви или плотской страсти.

Тамара Максимовна приносит им на подносе чай, который они выпивают, не замечая, что

выпили. Несколько раз входит Ирэн и снова скрывается на кухне, слыша, что разговор идёт всё о

том же.

Роман просто обескуражен слабостью своих взглядов и убеждений, которые, оказывается,

можно опрокинуть без всякого труда. Ему кажется, что этой своей неустойчивостью он ничем не

отличается от девочек, когда-то легко соблазнённых им. Сидя всё в той же уютной красноватой

комнате, он, по сути, находится уже в другом мире. Ещё со времён службы в армии Роман знает,

что, самоопределяясь, всякий человек должен отточить себя в первую очередь оселками таких

понятий, как жизнь, смерть, счастье, смысл жизни. Пожалуй, это-то и есть главная задача любого

человека. Теперь же, после политического выступления тестя, у него смещаются и эти понятия.

– А известна ли тебе какая-нибудь историческая личность, которая могла бы быть выше

Христа? – не давая ему опомниться, вдруг спрашивает Иван Степанович, остановившись прямо

перед диваном.

– Выше Христа? – удивляется Роман. – Бог, наверное. Ну, Бог Отец, как его называют. Правда,

какая же это историческая личность? Да и Христос тоже…

– Ну, пусть хотя бы и не историческая. А выше Бога?

– Да как это возможно?

– А по-моему, возможно. Для нас, русских, выше Бога – древнерусский князь Владимир.

– Но как может простой князь быть выше Бога? Таких князей были десятки.

– Ну а как же не выше, если он выбрал для своего народа христианство, то есть Христа и,