Жизнь взаймы

«Лилиан отгородила меня собой от всего на свете, — думал он, изумляясь самому себе. — Благодаря ей я намного помолодел, стал вести себя как мальчишка, но и поглупел. Прежде я пошел бы к Лидии Морелли и оставался бы у неё сколько угодно, а теперь, когда я думаю об этом, я кажусь себе зелёным гимназистом и чувствую себя словно с похмелья, когда перепьешь дрянного вина». «Надо было жениться на Лилиан, — думал он. — Это было бы решение что надо! Лидия была по-своему права, хотя и думала иначе». Внезапно он почувствовал себя свободным и сам удивился этому. Раньше он вообще никогда не думал, что когда-нибудь женится, зато теперь женитьба казалась ему чем-то само собой разумеющимся; он не мог представить себе свою жизни без Лилиан. В этом не было ничего романтического и сентиментального, просто жизнь без неё стала представляться ему монотонным рядом лет — как комнаты, выглядящие одинаково при потушенном свете.

Клерфэ прекратил её поиски, прекрасно понимая, что это было бессмысленно; если бы она вернулась, то пришла бы к нему, либо — нет. Он даже не догадывался, что она в это время снова жила в отеле «Биссон». Ей хотелось побыть ещё несколько дней одной. Хотелось, чтобы Клерфэ увидел её, прежде чем она снова почувствует себя настолько хорошо, чтобы казаться здоровой. Она много спала и совсем не выходила из отеля. Пока Клерфэ сторожил её чемоданы в отеле «Риц», ей приходилось довольствоваться вещами из двух дорожных сумок, которые она прихватила с собой на Сицилию.

У неё было ощущение, будто она вернулась в порт после сильного шторма, и что тот за время её отсутствия очень изменился. Полностью поменялся внешний вид; или скорей напротив — вид оставался прежним, но поменялось освещение. Оно стало ясным и определенным, безжалостным, но лишенным печали. Шторм прошел. Пропал и розовый обман. Не надо было никуда бежать. Не надо было слёз. Начала стихать тревога. Ещё немного, и она сможет слышать биение своего сердца. И не только его зов, но и отклик.

* * *

Первым, кого она навестила, был её дядя Гастон. Он был очень удивлен, увидев её, правда, через несколько мгновений проявил нечто похожее на осторожную радость.

— Где же ты остановилась на этот раз? — поинтересовался он.

— В «Биссоне». Там недорого, дядя Гастон.

— Ты что, думаешь, деньги растут как грибы, сами собой за одну ночь. Если так будет продолжаться, скоро у тебя ничего не останется. Ты хоть догадываешься, на сколько тебе их хватит, если ты и дальше будешь так транжирить?

— Не знаю и знать не хочу.

«Надо поторопиться со смертью», — с иронией подумала она.

— Ты всегда жила не по средствам. А вот раньше люди всегда жили на процент с капитала. — Лилиан рассмеялась. — Я слышала, что в Базеле на швейцарской границей мотом уже считался тот, кто не мог прожить на проценты с процентов.

— Так то Швейцария! — возразил Гастон, словно он говорил о Венере Каллипиге. — Да с их-то валютой! Счастливый народ! — Он посмотрел на Лилиан. — Я мог бы уступить тебе комнату у себя квартире. И ты сэкономила бы на гостинице.

Лилиан огляделась вокруг. «Опять он начнет плести свои мелкие интриги и попытается отправить меня под венец, — подумала она. — Будет снова следить за мной. Он просто боится, что ему придется оплачивать мою жизнь из собственного кармана». Ей ни разу не пришла в голову мысль сказать ему правду. — Я не буду тебе ничего стоить, дядя Гастон, — сказала она. — Никогда!

— О тебе частенько спрашивал молодой Буало.

— А это кто ещё?

— Сын того самого Буало, у них часовая фирма. Весьма приличное семейство. Его мать…

— Это, который с заячьей губой?

— Далась тебе эта заячья губа! Могла бы выбирать выражения и по приличней! Да это же мелочь, которая часто бывает в старинных семьях! К тому же, ему сделали операцию, и почти ничего не заметно. Да и мужчине в конце концов не обязательно выглядеть херувимом!

Лилиан внимательно смотрела на это маленькое самоуверенное существо.

— Сколько тебе лет, дядя Гастон?

— Чего это ты опять спрашиваешь? Сама же знаешь!

— А сколько ты ещё надеешься прожить?

— Ты задаёшь слишком неприличный вопрос. Пожилых людей об этом не спрашивают. Это одному Богу известно.

— Богу многое известно. Когда-нибудь ему придется ответить на многие вопросы, как ты считаешь? Мне тоже хотелось бы спросить его кое о чем.

— Что? — Гастон вытаращил глаза. — Что ты такое говоришь?

— Ничего. — Лилиан нужно было подавить в себе гнев, вспыхнувший не надолго. Перед ней стоял жалкий ободранный петух, с несокрушимым здоровьем, чемпион в беге на полметра, он был уже старый, но вполне мог пережить её на несколько лет, он всё знал, у него обо всём было готовое суждение, и с Господом он был на «ты».

— Дядя Гастон, — спросила она, — если бы тебе довелось заново прожить твою жизнь, стал бы ты жить по-другому?

— Разумеется!

— А как? — спросила Лилиан со слабой надеждой.

— Тогда я, конечно же, не попался бы на обвале франка. Уже в четырнадцатом году я стал бы покупать американские акции, а потом ещё — не позже тридцать восьмого…

— Хорошо, дядя Гастон, — прервала его Лилиан. — Я понимаю. — Её гнев улетучился.