Вдруг Лилиан, словно глядя вглубь длинного коридора, представила себе то, что ещё могло произойти между ней и Клерфэ. Коридор становится всё уже и уже, а выхода в нём не было. Она не могла идти по нему. Другим людям, которым некуда было девать их время, это удавалось. А ей — нет! В любви нет пути назад, её никогда нельзя начать сначала. То, что произошло, вошло в кровь, и Клерфэ уже не сможет быть с ней таким, каким он был прежде. Таким он может быть с любой другой женщиной, только не с ней. И то, что произошло между ними, тоже было необратимо, как и само время. И никакие жертвы, ни готовность ко всему, ни добрая воля — ничто не могло помочь; это суровый и безжалостный закон любви. Лилиан знала его и поэтому хотела уйти. Тот остаток жизни, который им предстояло прожить вдвоем, был для Лилиан всей её жизнью, а для Клерфэ — всего лишь небольшой частью. Поэтому важно это было только для неё самой, а не для Клерфэ. Их отношения были слишком неравными: то, что в его жизни могло стать лишь эпизодом, хотя сейчас он и не хотел признавать этого, для неё означало конец. Она не имела права жертвовать остатком своей жизни и теперь поняла это. Лилиан не ощущала ни раскаяния, ни печали, к тому же для этого у неё было уже слишком мало времени, зато она обрела ясность, походившую на ясность раннего утра. И в этот момент для неё рассеялись последние клочья тумана, вызывавшего все недоразумения. Она испытала маленькое и одновременно острое счастье от того, что приняла решение. И, что было довольно странно, вместе с этим решением вернулась её нежность к Клерфэ, теперь она почувствовала в себе надёжность.
— Во всём, что ты говоришь, нет нисколько правды, — сказала Лилиан изменившимся голосом. — Нисколько! Забудь это! Это не так! Всё не так!
Она видела, как просияло лицо Клерфэ. — Ты останешься со мной? — быстро спросил он.
— Да, — ответила она. Она не хотела больше никаких ссор в эти их последние дни.
— Ты поняла наконец, что мне нужно?
— Да, я тебя поняла, — ответила она и улыбнулась.
— Ты выйдешь за меня замуж?
Клерфэ не почувствовал нерешительности в её голосе. — Да, — сказала она. Ведь и это было уже безразлично.
Он пристально посмотрел на нее. — Когда?
— Когда хочешь. Можно осенью.
Он помолчал мгновение. — Наконец-то! — сказал он. — Наконец! Ты никогда в этом не раскаешься, Лилиан!
— Я знаю.
Клерфэ в одно мгновение преобразился. — Ты не устала! Наверное, устала до смерти! Что мы натворили! Тебе надо поспать, Лилиан! Идём, я отведу тебя наверх.
— А ты?
— Я последую примеру англичанина, а потом, обкатаю трассу, пока на улицах еще мало машин. Это обычное дело, дорогу я и так знаю. — Клерфэ стоял в дверях её комнаты. — Какой же я идиот! Проиграть больше половины того, что выиграл! Со злости!
— А я выиграла.
Лилиан бросила сумку с фишками на стол.
— Я их не считала.
— Завтра мы опять выиграем. А к врачу пойдешь со мной?
— Да. А теперь мне надо поспать.
— Конечно. Спи до самого вечера. Потом мы перекусим и опять ляжем спать. Я бесконечно люблю тебя.
— Я тебя тоже, Клерфэ.
Он осторожно прикрыл за собой дверь. «Первый раз будто в комнате у больной», — подумала она и обессиленная села на кровать.
Окно оставалось открытым. Лилиан видела, как Клерфэ шёл к морю. «После гонок, — подумала она. — Я должна буду уложить вещи и уехать после гонок, когда он отправится в Рим». Она рассчитывала, что ждать осталось всего несколько дней. Она не знала, куда поедет. Да и ей было безразлично — куда. Просто она должна уехать прочь отсюда.
Глава 20
Трасса гонок была чуть больше трех километров, но она проходила по улицам Монте-Карло, прямо по центру города, вокруг порта, пересекала холм, на котором возвышалось казино, и поворачивала обратно. Во многих местах ширины шоссе едва хватало для обгона, дорога почти сплошь состояла из обычных и двойных поворотов, «шпилек»[32] и «шикан»[33] — зигзагов под острым углом. Предстояло проехать сто таких кругов, больше трехсот километров, а для гонщика это значило, что он должен был десятки тысяч раз переключать скорость, тормозить, давить на газ, снова переключать скорость, тормозить и снова разгонять машину.
— Это не дорога, а настоящая карусель, — заметил Клерфэ, обращаясь усмешкой к Лилиан.
— Тут надо быть настоящим цирковым акробатом. На дороге нет ни одного участка, где тачку можно разогнать хотя бы на половину мощности. А где ты будешь сидеть?
— На трибуне, десятый ряд справа.
— День будет жаркий. Шляпу взяла?
— Конечно. — Лилиан продемонстрировала маленькую соломенную шляпку, которую она держала в руке.
— Хорошо. Сегодня вечером сходим к морю в «Павильон д'Ор», будем лакомиться лангустами и запивать их холодным вином. А завтра поедем к одному моему знакомому архитектору, он обещал сделать нам проект перестройки дома. Он будет светлый, с большими окнами, и там будет много солнца.
Тут их босс Габриэлли что-то прокричал Клерфэ по-итальянски. — Уже начинается, — сказал Клерфэ и застегнул воротник своего белого комбинезона. Потом он вынул из кармана кусочек дерева и постучал им сперва по машине, а потом себя по руке.