Жизнь за океаном

Конвенция в Цинциннати должна была избрать кандидата, который бы мог быть самым способным носителем знамени демократической партии. Демократы отправлялись на конвенцию с торжеством. Когда республиканская конвенция в Чикаго провозгласила своим знаменоносцем «темного коня» – генерала Гарфильда, то народным ликованием в демократическом лагере и конца не было. Этот республиканский выбор они открыто провозгласили синонимом поражения партии. Стоит только вам избрать первого из многочисленных политических вождей партии и имя ему – несомненная победа, как выражались наиболее горячиe демократы. И они в некотором отношении были правы. В то время, как республиканская партия, избалованная долгим и почти безраздельным господством в стране, допустила в своей среде развиться искательству и интриге, благодаря которым действительно популярным вождям партии стало почти невозможным достигнуть президентства, демократы, проученные опытом постоянных поражений, напротив, выработали в себе более здравый политический смысл и стали опираться на своих лучших и популярнейших вождей. Претендентами на кандидатство в их лагере в настоящей раз выступил целый добрый десяток государственных деятелей, из которых каждый с достоинством мог принять на себя президентскую кандидатуру. Каждый из них, разумеется, поддерживался своей особенной фракцией, но замечательно, что между этими фракциями совсем не было той ожесточенной борьбы, какою прославилась республиканская конвенция. Каждая из этих фракций добровольно готова была пожертвовать своими голосами в пользу любого кандидата, к которому склонится большинство. Самым сильным кандидатом, разумеется, выступал демократический ветеран Тильден, которого в 1876 году так неожиданно оттолкнул от порога Белого Дома неизвестный выскочка Гейес. Его «бум» был почти столь же грандиозен, как бум Гранта в республиканской партии. До конвенции у демократов только и речи было, что о Тильдене, и он действительно выступал великаном в сравнении с республиканским «темным конем». Первостепенный по значению Нью-йоркский штат на местной демократической конвенции единогласно вотировал за Тильдепа, и его назначение казалось всем несомненным. Но пред самой конвенцией, когда пастор готов уже был читать молитву на открытие заседания, вдруг случилась странная неожиданность: Тильден прислал в конвенцию письмо, в котором отказывался от президентства. Письмо это явилось как снег на голову для ревностных тильденцев, ряды их смешались, и они не знали, что делать. Но что для одних слезы, то для других смех. Между тем как тильденцы серьезно смутились и не знали что делать, противники Тильдена только подсмеивались над «хитрым мудрецом» и в письме видели только политическую каверзу – для придачи себе большей популярности. Письмо действительно было составлено в таком хитром роде, что отказ соединен был прочным мостом с согласием и походил на тот формальный отказ, которым наши московские цари и патриархи прокладывали себе дорогу к престолу. Каверза, однако же не удалась и, напротив, испортила все дело. Горячие приверженцы Тильдена остались в смущении и нерешительности, а менее горячие спокойно перешли на сторону других кандидатов. Поэтому, когда началась подача голосов, Тильден вдруг очутился чуть не в хвосте таблицы. По первому голосованию из 738 делегатов за Тильдена подали голоса только 38. Львиная часть досталась генералу Генкоку; он сразу получил 171 голос, самое большое количество голосов из всех девятнадцати кандидатов, которые выступили в первой таблице. Первая подача была столь многознаменательною, что сразу решила все дело. Все увидели, где центр тяжести, и вторая подача голосов почти единогласно провозгласила Генкока демократическим кандидатом на президентство. Вторая подача дала Генкоку 705 голосов и Тильдену только 1 голос... Судьба не часто смеется так саркастически? Избранник оказался очень популярным. Когда провозглашено было его имя, то все десятитысячное собрание, присутствовавшее при голосовании, точно объято было манией крика, и вся громадная зала собрата была как бы одним чудовищными ртом, из которого оглушающее ура гремело и потрясало стены. Оркестр ударил народный гимн, но от него не было слышно ни одного звука, как не слышно пищания комара при реве урагана. Только по отчаянному движений смычков можно было судить о радостном восторге исполнителей. Весть о результате конвенции с быстротою молнии разнеслась по всему государству, и повсюду, где только есть демократическая кровь, производила восторги и ликование.