Жизнь за океаном

Корабль «Дунай» принадлежит к богатой немецкой компании «Северогерманского Ллойда» и совершает рейсы между Нью-Йорком и Бременом. Это в полном смысле немецкий корабль – с немецкою дешевизною, немецким столом и немецкими матросами, хотя в здоровых широких лицах последних явно проглядывает славянский тип, заеденный немецкой культурой. До Бремена «Дунай» взимает такую же плату, какую английские корабли берут до Ливерпуля и французские до Гавра, несмотря на значительную разницу в расстоянии. Океанский переезд стоит в первом классе 100 долларов, во втором 60 и в третьем 30. Для американцев это равняется такому же количеству рублей, но для русского путешественника, благодаря низкости нашего курса и разнице в заработной плате, это составляет ровно вдвое большую сумму. Каюты были переполнены немцами, кое-как ломавшими английский язык. Интересно смотреть на эти типы американских немцев. Все они полноправные граждане американской республики, но в тоже время они подданные своего милого фатерлянда. Большинство из них несколько десятков лет тому назад прибыли в Америку убогими эмигрантами. Счастье улыбнулось им в новом отечестве, они разбогатели, обзавелись семействами, и теперь отправлялись взглянуть на свое прежнее отечество, повидать родных и друзей детства. История их жизни запечатлена на всей их внешности. Все это суровые, корявые лица, в глубоких морщинах которых иероглифически значится повесть их трудовой, много испытанной жизни, но на руках виднеются массивные бриллиантовые перстни и на груди висят тяжелые золотые цепи от золотых карманных часов. Старики продолжают говорить провинциальным немецким жаргоном, а молодое поколение уже совсем обамериканилось, говорит чистым английским языком и употребляет немецкий язык только для утешения стариков. Материальное благосостояние дает нравственное довольство, и пассажиры, освободившись от грусти разлуки, за великолепным ужином первого дня превратились в общество веселых и беззаботных людей. Когда после ужина, на палубе корабля, под звездным небом и при гармоническом плеске тихих волн, оркестр ударил немецкий вальс, немцы закружились в вихре родного танца.

Веселье разлилось по поверхности плавучего юрка. Когда оркестр закончил свою музыку, то образовались кружки певцов, и дедушка-океан до глубокой полночи слушал смешанные мотивы немецких и американских песен счастливых тевтонов. Но счастье зависит не столько от внешнего довольства, сколько от внутренней удовлетворенности! Когда нет последней, внешнее веселье только еще больше удручает душу. Среди беззаботно веселившихся пассажиров была молодая девушка, которая уединенно прижалась к борту и тоскливым неподвижным взглядом следила за бегущими волнами. Никто не говорил с ней, и она не говорила ни с кем. На другой день она стояла на том же месте и не принимала никакого участия в непрерывной болтовне знакомящихся друг с другом пассажиров. Это был воскресный день. Солнце ярко светило на безоблачном горизонте и немецкий оркестр открыл свой предобеденный концерт священным гимном: «Мой Бог есть моя твердыня». Торжественная музыка священного гимна, вместе с музыкой тихо плещущих волн океана, разливала блаженство в довольных душах, но для несчастной души угрюмой пассажирки она была погребальным гимном. Когда, закончился гимн и под его впечатлением водворилась благоговейная тишина, девушка поднялась над бортом, чтобы, по-видимому, лучше всмотреться в рассекаемые кораблем волны. Но вот еще один момент и – над бортом только мелькнуло платье несчастной, и она рухнула в воду, где ее тотчас же закрутило кипящей от ударов винта волной. Пассажиры вскрикнули от ужаса, раздался тревожный сигналь, живо спущена была спасательная лодка, но несчастная была уже погребена в бездонной водяной могиле. Печаль водворилась на палубе, пассажиры угрюмо смотрели на волны, поглотившие человеческую жизнь, а они по-прежнему беззаботно струились и журчали, и только из кипящей поверхности их по временам показывалась черная спина страшного морского чудовища, ждавшего новой жертвы. Несчастная девушка сделалась добычей акулы, которая таким образом навсегда поглотила и ее, и приведшее ее к ужасному самоубийству горе.