Жизнь за Родину. Вокруг Владимира Маяковского. В двух томах

Верно ли, что Хлебников гениальный поэт, а вы, Маяковский, перед ним мразь?

Маяковский! Ответь

Почему ваши произведения продаются по очень дорогой цене

тов. Маяковский

знай что большинство молодняка и особенно рабочая молодежь у кого больше развито классовое чутье всегда понимало и будет понимать ваше творчество. Ваши стихи о спецодежде больше воспринимаются, чем те, кто пишет о фильтикосовых чулках и изячных модниц.

На всё насмешка пустоплётов.

В. В.

Мне кажется, что Вы не совсем поэт массы, а скорее индивидуалист, т. Как читаешь Ваши произведения и видишь: я Маяковский, Я, Я, и Я.

К чему всё это?

В. В.

Когда у человека на душе пустота, то для него есть два пути: или молчать, или кричать. Почему вы выбрали второй путь?

Маяковский ответил: «Автор этой записки забыл, что есть и третий путь: это — писать вот такие бездарные записки».

В некоторых мемуарах отмечалась удивительная реакция слушателей на то, как сам Владимир Владимирович читал стихи:

— «в зале воцарилась атмосфера необычайной взволнованности» (П. Лавут);

— «он читал с каким-то особым волнением и подъёмом, иногда заглядывая в маленькую записную книжку, которую держал в руке. В зале стояла абсолютная тишина» (А. Бромберг);

— «когда я слушала поэму, мне стало страшно» (Л. Маяковская);

— «когда он кончил читать, все встали и стоя аплодировали» (Н. Брюханенко);

— «потрясение было так велико, что я просто не соображаю, что делаю: я кричу, топаю ногами. Незнакомая девушка рядом вдруг целует меня в щёку» (В. Катанян).

Поэт даже планировал написать «универсальный» ответ для авторов типичных вопросов, но даже если бы он и был написал, то вряд ли он сильно отличался бы от содержания рубрики «Вас не понимают рабочие и крестьяне» из первого номера «Нового Лефа» (1928). Маяковский писал: «Я ещё не видал, чтобы кто-нибудь хвастался так: „Какой я умный — арифметику не понимаю, французский не понимаю, грамматику не понимаю“. Но весёлый клич: „Я не понимаю футуристов“ несётся пятнадцать лет, затихает и снова гремит возбуждённо и радостно. На этом кличе люди строили себе карьеру, делали сборы, становились вождями целых течений». [1.295]

Журнала «ЛЕФ» № 2, 1923 г.

Такая форма открытого общения с публикой была невероятно популярна. Трибуны для ораторов стояли везде: в консерватории, в Колонном зале (бывшем Благородном собрании), в Политехническом музее, в большинстве театров, в том числе театре Зимина, в дни, когда там нет спектаклей, в кафе «Стойло пегаса» (оно принадлежало на паях Сергею Есенину и Анатолию Мариенгофу) и других, порой самых неожиданных местах.

Помимо штатных выступающих из числа профессиональных пропагандистов, в числе любимцев публики значились Валерий Брюсов, Константин Бальмонт, Андрей Белый, Вадим Шершеневич (это тот, который «я, товарищи, поэт гениальный» и «штаны украл»), Сергей Есенин и сам Владимир Маяковский.

Политехнический
Взяли музей.
Взяли! И там —
С барабана эстрады
Грянули глотки
Лихих бунтарей,
Сами своим
Выступлениям рады,
Бросили лапы Борьбы якорей.
Шум.
Крик.
Свист.
Смех.
Кто — против.
Кто — за
Но для нас
Этот свист —
Успех.
Взбудораженный гам —
Бирюза.
Драться — так драться!
Оратор таковский,
Здоровенный
Кулак подымая, Тигром рявкал:
— Я — Маяковский… [1.92]