Жизнь за Родину. Вокруг Владимира Маяковского. В двух томах

Вскоре вышла 3-я книга «Тихого Дона», затем была написана первая часть романа «Поднятая целина». Будучи широко известным и любимым своими читателями, Михаил Шолохов решился отправить Сталину несколько писем о чудовищных перегибах с продразвёрсткой на Дону, «когда вокруг него сотнями мрут от голода люди, а тысячи и десятки тысяч ползают опухшие и потерявшие облик человеческий», и вынужденно вмешался в деятельность местных партийных органов и ОГПУ по «расказачиванию» и изъятию в станицах «излишков хлеба».

ЦК ВКП(б) оперативно отреагировал на это отчаянное обращение, и казачьи поселения получили семенное зерно и необходимую помощь — вопрос курировал лично Генеральный секретарь.

После получения М. А. Шолоховым в 1965 году Нобелевской премии по литературе «за художественную силу и целостность эпоса о донском казачестве в переломное для России время» слухи о «литературном воровстве», как по команде, возобновились с новой силой. Кстати, главная литературная награда была получена советским писателем вполне заслуженно: во-первых, Михаил Александрович номинировался на премию не первый раз, а во-вторых, он, если можно так выразиться, «обошёл» 87 других всемирно известных кандидатов, среди которых были Сомерсет Моэм, Альберто Моравиа, Владимир Набоков, Луи Арагон, Жорж Сименон, Анна Ахматова, Пабло Неруда и некоторые другие признанные мастера слова. Однако его популярность в среде советской интеллигенции в значительной мере упала из-за его публичной позиции по отношению к уголовному процессу над писателями-диссидентами А. Д. Синявским, печатавшимся под псевдонимом Абрам Терц, и Ю. М. Даниэлем — Николаем Аржаком, — обвинёнными по ст. 70 УК РСФСР «антисоветская агитация и пропаганда».

В обвинительном заключении по их делу говорилось:

«Синявский, Андрей Донатович, (…) занимая по ряду вопросов политики КПСС и советского правительства враждебную позицию, написал и переправил за границу повести „Суд идёт“, „Любимов“ и статью „Что такое социалистический реализм“, содержащие клеветнические утверждения, порочащие советский строй и используемые реакционной пропагандой против советского государства; что он распространял эти произведения среди знакомых; что он переслал за границу произведения Даниэля-Аржака, а также участвовал в пересылке из СССР во Францию сочинений Ремезова-Иванова, т. е. в совершении преступлений, предусмотренных частью первой ст. 70 УК РСФСР.

Даниэль, Юлий Маркович, (…) написал и переслал за границу антисоветские произведения, порочащие советский государственный и общественный строй и используемые реакцией в борьбе против СССР, что он распространял свои произведения среди знакомых, т. е. в совершении преступлений, предусмотренных частью первой ст. 70 УК РСФСР».

Подсудимые, не признавшие своей вины, были приговорены Судебной коллегией по уголовным делам Верховного суда РСФСР под председательством Л. Н. Смирнова соответственно к 7 и 5 годам заключения в ИТЛ строгого режима. Однако опубликованный в центральных газетах приговор впервые вызвал среди советской культурной общественности просто бурю негодования в самых активных её проявлениях: от первой политической демонстрации на Пушкинской площади в Москве до «письма 62-х» — коллективного обращения советских писателей и поэтов в защиту осуждённых коллег, при этом была развёрнута и международная кампания во главе с Луи Арагоном.

Михаил Александрович Шолохов, напротив, открыто сожалел о мягкости постановленного Верховным судом приговора, в том числе когда выступал на XXIII съезде КПСС, который открылся буквально через месяц: «Мне стыдно не за тех, кто оболгал Родину и облил грязью всё самое светлое для нас. Они аморальны. Мне стыдно за тех, кто пытался и пытается брать их под защиту, чем бы эта защита ни мотивировалась. Вдвойне стыдно за тех, кто предлагает свои услуги и обращается с просьбой отдать им на поруки осуждённых отщепенцев (…) И ещё я думаю об одном. Попадись эти молодчики с чёрной совестью в памятные двадцатые годы, когда судили не опираясь на строго разграниченные статьи Уголовного кодекса, а „руководствуясь революционным правосознанием“, ох, не ту меру наказания получили бы эти оборотни! А тут, видите ли, ещё рассуждают о „суровости“ приговора».